– Вы, вероятно, ещё больше удивитесь, – сказала Ин, – если узнаете, что мы почти не читаем книг.
– Да, это верно, – подтвердил Ли. – Мы больше пользуемся звуковой передачей.
– Но как выделить из радиопередачи то, что вам нужно? Ведь у вас одновременно должны действовать сотни радиостанций?
– Каждая радиостанция действует на своей волне, а длина этих волн теперь различается не только метрами, но и сантиметрами и даже миллиметрами. Причём мы совершенно легко выделяем нужную станцию, если даже длина волны её отличается от волны другой станции всего в несколько миллиметров.
– И потом, – деловито заявил Цаль, – этих станций не так уж много, как вы предполагаете. Наша сеть радиостанций построена по системе поясного времени, или, иначе сказать, по градусам долготы, – одна станция на пятнадцать градусов, так как время отличается на час, считая на ваше время, через каждые пятнадцать градусов. Поэтому от западного берега Африки до восточного берега Азии у нас существует всего десять главных радиоустановок, которые и наполняют радиоволнами каждая свои пятнадцать градусов долготы от полюса до полюса. Есть, правда, ещё центральные радиостанции, их радиус действия охватывает всю нашу территорию. Но мы пользуемся ими только для связи с десятью поясными.
– Ты ещё не сказал о радиостанциях для передачи энергии, – добавил Ли, – но с ними я ещё познакомлю вас. Да, радио внесло огромные изменения во всю общественную жизнь, изменения, о которых вы, вероятно, не смели и мечтать. Радио упразднило необходимость физического скопища людей. Это было огромным гигиеническим достижением, и в то же время радио сблизило людей в общественном смысле. Радио уничтожило не только старую школу, но и старый театр, кино. У нас нет душных, переполненных публикой кино, театральных и концертных залов, аудиторий.
– Почему бы нам не познакомить сейчас нашего гостя с театром? – предложила Ин.
– Отлично, – согласился Ли, – для этого нам не нужно бежать за билетами и тащиться на ваших ужасных трамваях.
Вторая белая стена комнаты вдруг, как по волшебству, превратилась в сцену, если только то, что я видел, можно назвать сценой. Такого художественного богатства, такой обстановки, таких сценических и световых эффектов я не только никогда не видел, но и не предполагал, что они возможны. Мелодичная музыка сопровождала игру актёров. Это был новый род искусства. Речь переходила в пение, и тогда казалось, что идёт опера. Жесты и движения были естественны, но так слиты с музыкальным фоном, что это можно было бы назвать каким-то новым балетом. Свет менял свою окраску вместе с мелодией и казался светящимися звуками. Это было какое-то синтетическое искусство.
