Второй раз она просыпается не сама.
— Лизи.
Скотт трясёт её.
— Лизи, маленькая Лизи.
Она не хочет просыпаться, у неё был тяжёлый день (чёрт, тяжёлая неделя), но Скотт не отстаёт.
— Лизи, проснись.
Она ожидает, что утренний свет ударит в глаза, но ещё темно.
— Скотт. В чём дело?
Она хочет спросить, не началось ли кровотечение, не сползла ли повязка, но это очень сложные вопросы для её затянутого туманом сна мозга. Поэтому сойдёт и «В чём дело?».
Его лицо нависает над её, сна нет ни в одном глазу. Он взволнован, но его не гложет страх, и у него ничего не болит. Он говорит:
— Мы не можем и дальше так жить.
Эта фраза разгоняет сон, потому что пугает её. Что он такое говорит? Хочет порвать с ней?
— Скотт? — Она шарит рукой по полу, находит свой «таймекс», щурясь, всматривается в циферблат. — Ещё только четверть пятого! — Голос недовольный, раздражённый, и она недовольна и раздражена, но при этом и испугана.
— Лизи, мы должны жить в настоящем доме. Купить его. — Он мотает головой. — Нет, это потом. Я думаю, мы должны пожениться.
Облегчение охватывает её, и она откидывается на подушку. Часы выскальзывают из расслабившихся пальцев и падают на пол. Это нормально. «Таймексы» выдерживают всё, продолжая тикать. За облегчением следует изумление; ей только что сделали предложение, как леди в романе. За возом облегчения последовала маленькая красная тележка ужаса. Предложение ей сделал (в четверть пятого утра, обратите внимание) тот самый парень, который продинамил её вчера вечером и превратил руку в кровавое месиво после того, как она отругала его за это (и наговорила кое-что ещё, что правда, то правда), а потом вернулся, протягивая ей раненую руку, как какой-то долбаный рождественский подарок. У этого парня умер брат, о чём она узнала этой ночью, и мать погибла вроде бы только потому, что он (как там выразился этот модный писатель?) вырос слишком большим.
— Лизи?
— Замолчи, Скотт, я думаю. — Но как трудно думать, когда луна зашла, и время остановилось, что бы там ни показывал «таймекс».
— Я тебя люблю, — мягко говорит он.
— Знаю. Я тоже люблю тебя. Дело не в этом.
— Может, в этом, — возражает он. — В том, что ты любишь меня. Может, в этом всё дело. Никто не любил меня, кроме Пола. — Долгая пауза. — И, наверное, отца.
