Лизи шевельнулась, как женщина, пробуждающаяся от сна, посмотрела в окно водительской дверцы «BMW», увидела, что тень её автомобиля на чистеньком асфальте у магазина мистера Пателя заметно выросла. В пепельнице лежал не один окурок, не два, а три. Она повернулась к ветровому стеклу и увидела женское лицо в одном из маленьких окошек заднего фасада магазина, за которым, должно быть, располагалась подсобка. Лицо исчезло, прежде чем она успела определить, жена ли это мистера Пателя или одна из двух его дочерей-подростков, но выражение лица уловила: любопытство и озабоченность. В любом случае ей следовало уезжать. Лизи включила заднюю передачу, развернулась, радуясь тому, что тушила окурки в пепельнице, а не бросала в окно на чистый асфальт, и вновь поехала к дому.
Воспоминания того дня в больнице (и сказанного медсестрой) — ещё одна станция була?
Да? Да.
Что-то лежало с ней в кровати этим утром, и теперь она готова поверить, что это был Скотт. По какой-то причине он послал её на охоту за булом, точно так же, как его большой брат Пол посылал на такие же охоты самого Скотта, когда они были несчастными мальчишками, растущими в сельской части Пенсильвании. Только вместо маленьких загадок, которые вели от одной станции к другой, её вели…
— Ты ведёшь меня в прошлое, — тихим голосом сказала она. — Но почему ты это делаешь? Почему? И где находится это гиблое место?
Тот, за которым ты охотиться, хороший бул. Он ведёт за пурпур.
— Скотт, я не хочу заходить за пурпур. — Лизи уже подъезжала к дому. — Будь я проклята, если хочу заходить за пурпур.
«Но не думаю, что у меня есть выбор».
И если всё так, как она думала, и следующей станцией була станут воспоминания об их уик-энде в «Оленьих рогах» (предсвадебный медовый месяц), тогда ей требовалась кедровая шкатулка доброго мамика. Это всё, что осталось у неё в память о матери, потому что (африканов) афганов[58] уже не было, и Лизи полагала, что для неё эта шкатулка являлась своеобразной архивной комнатой, как та, что в рабочих апартаментах Скотта. Именно туда она складывала всякие памятные вещички (СКОТТ И ЛИЗИ! РАННИЕ ГОДЫ!) в первые десять лет их семейной жизни: фотографии, открытки, салфетки, книжицы спичек, меню, подставки для стаканов, всякую прочую ерунду. Как долго она собирала эту коллекцию? Десять лет? Нет, меньше. Максимум шесть. Может, ещё меньше. После «Голодных дьяволов» их жизнь стремительно менялась — речь не только о поездке в Германию, но обо всём. И очень скоро стала напоминать безумную карусель в конце фильма Альфреда Хичкока «Незнакомцы в поезде». Она перестала собирать салфетки и книжицы спичек, потому что они бывали в слишком многих коктейль-холлах и ресторанах слишком многих отелей. Очень скоро она вообще перестала что-либо сохранять. И кедровая шкатулка доброго мамика, которая пахла так сладко, когда её открывали, где она теперь? Где-то в доме, это точно, и Лизи собиралась её найти.
