«Я больше не буду», или Пистолет капитана Сундуккера | страница 69



Он стер со щек слезинки, перемотал съехавший бинт, заправил вывернутые карманы. Погладил Козимоду по хребтистой спине и пошел домой.

На углу Кузнечной он услыхал:

– Бубенцов, подожди…

Из-за кустов желтой акации появился Карасик. Весь такой… будто побитый больше Генчика. Когда Генчика схватили, Карасик сразу рванул в сторону, с глаз пропал. Генчик думал, что он уже дома сидит.

– Я… понимаешь, я хотел кого-нибудь позвать. Больших… А никого нету… А я…

– Да ладно… – Генчику было неловко, словно это он, а не Карасик драпанул с поля битвы.

– Я… видишь ли… все равно я драться не умею… поэтому…

– Ну и правильно сделал, – поморщился Генчик. У него вдруг запоздало заболело плечо, по которому крепко стукнули. – Что тебе оставалось-то? Я бы тоже драпанул, если бы успел…

– Ты – другое дело. Тебя держали. А я хотел…

– Раскокали бы тебе очки, вот и все, – сумрачно сказал Генчик.

Карасик снял очки, стукнул себя ими по щеке. Он волочил ноги, и его просторные джинсы цеплялись за головки подорожника.

Совсем тихо Карасик проговорил:

– Ничего я не хотел… и не думал. Трус я, вот и все. Бросил тебя…

– Ну, хватит тебе… – опять поморщился Генчик. – Подумаешь. Всякое бывает с перепугу…

– Нет, не хватит, – уже решительно сообщил Карасик. – Я понимаю. Я хотел с тобой как следует подружиться, но зачем тебе такой друг…

– Карасик, да брось ты!

– Нет, не брошу… Ты только никому не говори про этот случай, ладно?

– Ладно, – пошептал Генчик. А что ему оставалось?

– Может быть, я когда-нибудь сделаюсь… храбрее. И тогда мы опять… А теперь прощай. – Карасик снова надел очки и смотрел сквозь них горько и твердо. Потом нагнул голову и быстро пошел от Генчика.

А тот стоял и окликнуть не решался.

Нет, Генчик не осуждал Карасика. Потому что сам – тоже не храбрец. Еще неизвестно, как бы он вел себя на месте несчастного Феди Акулова. Может быть, тоже стреканул бы в кусты. Да еще потом придумывал бы всякие героические оправдания. Карасик – тот хоть честно признался…

Жаль Карасика. И себя почему-то жаль… Ох и запутанная эта штука – жизнь!

А тут еще Елена действует на нервы.

– Может уж хватит выть? Москва слезам не верит…

– Замолчи, дубина! Тебя не спросили!..

– Я – дубина, ты – бревно. И притом давным-давно… С Петей, что ли, поругалась? – наконец осенило Генчика.

– Больно он мне нужен, твой дурацкий Петя!

Ну, все ясно! Генчик крутнулся на подоконнике, прыгнул в комнату. Взял со спинки стула любимую рубашку.