— Нет. Я хочу с собой что-нибудь сделать.
— Все поначалу хотят, только потом это проходит. Странно, ты здесь уже не первый день, а это желание у тебя еще не пропало. Должна бы уже пообтесаться. А уйти из жизни даже не думай. Тут для этого нет никаких подручных средств, но даже если найдешь, то умереть тебе не дадут — попадешь в лазарет и нарвешься на крупные неприятности.
Не успела я договорить с соседкой, как в окошко, называемое на местном жаргоне кормушкой, выкрикнули мою фамилию, приказали собираться с вещами на выход.
— Куда это меня?
— На раскидон, — с видом знатока ответила соседка.
— Я не поняла.
— Что тут непонятного? В другую хату поедешь.
— Почему?
— По тюрьме все гуляют. Администрация часто так делает, чтобы жизнь медом не казалась. Это такое своеобразное психологическое давление на арестантов.
— А почему именно меня?
— Все через это проходят. Что ж, поменяешь обстановочку, и, может, в другой хате тебе больше понравится.
— Да как в тюрьме вообще может нравиться? — опешила я.
— Мало ли. Может, там поспокойнее будет, ночами реветь перестанешь.
Не прошло и пяти минут, как открылась дверь и меня вновь позвали на выход. Попрощавшись с соседкой, я взяла свой баул и пошла в сторону выхода.
— Ты как в новую хату въедешь, не забудь мне малявку черкануть. Дороги сейчас отменно работают, — крикнула она мне вдогонку.
— Что работает?
— Дороги. Веревки, по которым записки тянут.
— Ах, веревки…
Идя следом за женщиной-конвоиром по длинному коридору, я не удержалась и тихо спросила:
— Куда меня ведут?
— Тебе кумовья все объяснят, — жестко отрезала та.
— Кто?
— Иди, не положено мне разговаривать.
Через пару минут я оказалась в кабинете следователя, который, к моему большому удивлению, поставил меня в известность о том, что с меня сняты все обвинения. Мне принесли все мои документы и вещи из камеры хранения. Подписав какой-то листок, следователь тут же протянул его мне, заставил меня поставить на нем свою подпись и позвал конвоира.
— Все. Свободна. Там, у входа, тебя твои люди ждут.
— Простите, что вы сказали?
— Свободна. Иди на выход.
— На выход? Вы меня отпускаете?
— Я же сказал, что с тебя сняты все обвинения. Иди, твои люди тебе все объяснят.
— Какие люди? — Я непонимающе смотрела на следователя, и меня трясло мелкой дрожью.
— Она еще посидеть хочет, — ухмыльнулась конвоирша и слегка подтолкнула меня вперед.
— Нет, что вы… — проговорила я, словно в бреду, и пошла, будто пьяная, по коридору.
На самом деле я очень плохо понимала, что происходит. Я еще не до конца понимала, что тюрьма в самом деле уже осталась позади, что в моей жизни больше не будет переполненных камер с полнейшим отсутствием вентиляции и с чересчур большой влажностью, что не будет клопов, вшей, блох и тараканов, не будет рядом женщин с самыми распространенными тюремными болезнями — чесоткой и фурункулезом. В камере я мало двигалась, а более опытные женщины говорили, что нужно больше ходить, иначе начинают выскакивать фурункулы на ногах, а затем и вовсе гнить ноги. Я же никак не могла представить, где там можно ходить, ведь проход очень маленький…
