– Да! – мяукнула Крида. – Я хочу драться с ней первой, когда она придет к нам. Китто будет мой, а если мне для этого придется порезать ее белую плоть, так тем лучше!
Я поняла свою ошибку, но как исправить ее – не знала.
– Мы не поведем принцессу в ваш холм, если там ей придется ночь напролет драться на дуэлях, – сказал Дойл. – Что за телохранители мы были бы, допусти мы такое?
– Падуб прав. Если я избавлю Китто от преследований, то другие такие же пожелают того же. У нас порядки более демократические, чем у сидхе, и голос моего народа для меня значит больше, чем для любого вашего монарха. – Кураг пожал массивными плечами. – Наши порядки хороши для нас, но Мерри – не гоблин. Ночь дуэлей она не выдержит.
– Неужто сидхе такие хрупкие? – съязвил Падуб.
– Не напрашивайся на новую оплеуху, – буркнул Кураг.
– Я – смертная, – объяснила я.
На лице Падуба отразилось удивление, но вслух его высказал Ясень:
– Мы думали, это клевета, распространяемая твоими врагами. Так ты на самом деле смертная?
Я кивнула. Ясень поразился еще больше.
– Значит, ты умрешь, защищая шлюху?
Рис поднялся за моей спиной, и его руки скользнули не только по моим рукам, но и по рукам Китто. Рис уткнулся подбородком мне в макушку, но руки гладили спину маленького мужчины.
– Он под нашей защитой, – сказал Рис. Голос был звонким, чистым и спокойным.
Китто взглянул на него, и я была рада, что в зеркале никто не мог увидеть шок на лице Китто. Рис на него не смотрел, он по-прежнему демонстрировал непроницаемое лицо всем, кто был за зеркалом.
Вот теперь царь гоблинов лишился речи надолго. Наверное, мы все лишились речи.
А, нет, не все.
Крида вспрыгнула на кресло, чтобы обеспечить себе – а может, нам, – лучший обзор.
– Неужто мы привили тебе вкус к гоблинскому мясцу, белый рыцарь?
– Китто – сидхе, – не терпящим возражений тоном объявил Рис. – Так я говорю.
– Да будет так, – сказал Дойл.
В воздухе разнесся звон. Не настоящий звук, не колокол, не звон струны – а отзвук слов, будто обретших вес и эхом отдавшихся по комнате. По лицу Курага было видно, что и он это ощутил. Случилось что-то важное. Что-то судьбоносное. То ли какой-то кусочек пророчества встал на место, то ли, напротив, полностью переменился – так что в этот миг изменились судьбы всего мира. Тяжесть такой перемены можно ощутить, но что именно случилось – никогда не узнаешь, во всяком случае, до тех пор, пока не станет поздно что-либо предпринять. До того, как мы узнаем, что несли в себе эти несколько коротких слов, могут пройти недели или даже годы.
