Да и мне было труднее иметь с ними дело как с подчиненными. Некоторых раздражало, что ими командует женщина. Многие относились к престижности своего положения гораздо ревнивее девушек и дулись или хвастались из-за всяких пустяков вроде пятидолларовой прибавки к месячному жалованью или перевода из одного демонстрационного бассейна в другой. Стоило такому человеку почувствовать себя «дрессировщиком», как его уже трудно было заставить выполнять необходимую, но черную работу, например драить покрытую рыбьей чешуей палубу «Эссекса». Девушки обычно таким гонором не страдали.
Общий недостаток женщин как дрессировщиков – это, пожалуй, их доброе сердце. Девушки были склонны – слишком уж склонны – прощать животному небрежную работу, спускать увиливания, вместо того чтобы принуждать его. Именно девушкам я твердила снова и снова: «Не сочувствуйте животному, не пытайтесь догадаться, что оно думает, – узнать этого вы никак не можете, а потому не можете и класть это в основу своих решений. Перестаньте жалеть дельфинов. Не отступайте от правил дрессировки».
Я могла научить новых дрессировщиков тому, что знала сама. Но к кому было обращаться мне, когда я сталкивалась с чем-то непонятным? Такие проблемы я помнила постоянно и набрасывалась на каждого дрессировщика или психолога, посещавшего Парк. Когда, например, Рон Тернер ненадолго приехал на Гавайи, чтобы помочь Кену Норрису с каким-то экспериментом, я утащила его к демонстрационным бассейнам и показала ему две трудности, с которыми нам не удавалось справиться.
В Театре Океанической Науки мы дали Макуа партнершу – очаровательную барышню-афалину по имени Вэла («тишь»). Собственно говоря, мы их сватали, но, насколько мне известно, отношения между Макуа и Вэлой не выходили за рамки платонической дружбы. Вэла оказалась прекрасной артисткой, но часто капризничала. У нее появилась манера упираться, когда ей надо было вернуться во вспомогательный бассейн. Она подплывала к дверце, а когда дверца открывалась, стремительно проскакивала в нее, делала поворот и столь же стремительно выскакивала обратно, прежде чем дверцу удавалось закрыть. Иногда, злорадно сверкнув белками глаз, она на ходу толкала дверцу, вырывая ее из рук дрессировщика.
Рон хмуро смотрел, как я открыла дверцу. Вэла вплыла, я свистнула и бросила ей рыбу, а Вэла в тот же миг повернула и выскользнула обратно.
– Что вы, собственно, поощряете? – сказал Рон. – Поворот и рывок обратно.
