"Отпусти ему грехи его вольные и невольные".
На каменистом кладбище Реваз произнес речь о добрых делах безвременно покинувшего нас Тенгиза. Из добрых дел не припомнилось ничего, поэтому речь, наполненная общими фразами, оказалась короткой и от этого еще более значительной. Посидев приличное время во главе длинного поминального стола, накрытого для всей деревни под навесом машинно-тракторного двора, в котором давно уже не было ни тракторов, ни машин, Реваз покинул селение с чувством удовлетворения от хорошо исполненной роли.
- Теперь в Поти? - обернувшись из-за руля, спросил Лис.
- Теперь в Поти.
Пришло время заняться делами.
Но до Поти они не доехали. Километрах в десяти от города, когда в просветах между горами уже стал виден мигающий в кромешной темноте ночи красный глаз Потийского маяка, идущую впереди "Ниву" с охранниками светящимся жезлом остановил дорожный полицейский. Он был форме, с бронежилетом, но вид имел вполне мирный, даже "калашников" висел у него на плече дулом вниз. Его напарник лениво покуривал возле патрульных "Жигулей". На всякий случай Лис тормознул, не приближаясь к "Ниве", и извлек из-под сиденья "ИЖ-71", слегка модернизированный пистолет Макарова, разрешения на который в России давали сотрудникам частных охранных предприятий.
- Спрячь, - приказал Реваз. - Увидят - мороки не оберемся.
- Ствол законный, ксива в порядке, - возразил Лис.
- Законный. В России он законный, а здесь Грузия. Убери! - повторил Реваз.
Лис спрятал пистолет под куртку, но продолжал настороженно всматриваться в то, что происходит впереди. Ничего не происходило. Водила вышел из "Нивы" и вступил в переговоры с полицейским. Это было правильно. В Москве можно разговаривать с ментом, не выходя из машины, на Кавказе это было бы знаком неуважения, почти оскорблением.
И вдруг все изменилось. Из темноты возникли какие-то тени в камуфляже, все три охранника Реваза мгновенно оказались на асфальте с заломленными руками. Лис врубил заднюю скорость, но было поздно. Его выбросили из машины, в ту же секунду одновременно распахнулись задние дверцы, двое с "калашами" втиснулись в "Ниву", зажав Реваза крепкими молодыми телами. Потом за руль неторопливо сел еще один в камуфляже, постарше, вооруженный не автоматом, а пистолетом, и вежливо обратился к Ревазу:
- Все в порядке, уважаемый. С вами хотят поговорить.
Он произнес это по-грузински, с сильным акцентом. За долгие годы в Москве, где гораздо чаще приходилось говорить по-русски, чем по-грузински, Реваз отвык от кавказских наречий. Он сказал:
