Несмотря на постоянную сырость в моей келье, я отличаюсь завидным здоровьем. Наверное, это оттого, что среди моих предков по мужской линии есть выходцы с Запада. Все обитатели Берегов Тумана, чей воздух полон вредных испарений, стойко переносят тяготы и лишения края и доживают до глубокой старости. За всю жизнь я болел только однажды, еще в детстве. Отравился несвежей похлебкой, вместе с остальными шестнадцатью мальчиками, живущими при монастырской столовой. Я выздоровел, но для девятерых из нас отравление оказалось смертельным.
Иногда мне кажется, что мой жизненный путь был предопределен еще до моего рождения. Мою глупую голову часто посещают подобные мысли. Так случилось, что в пять лет, я потерял обоих родителей, и как заведено в нашем маленьком городке попал под пристальное внимание монастыря, который опекался судьбою всех сирот.
Я рос спокойным, и смею надеяться, неглупым ребенком, и вскоре мною заинтересовался брат Тинс, который научил меня читать и стал моим наставником. Понемногу я постигал учение Света, в четырнадцать добился посвящения в монахи и с тех пор не могу помыслить об иной жизни. Чтение книг, свитков, размеренный уклад каждого дня, посильная помощь ближним - да, именно для этого я был рожден.
Честное слово, я не могу даже на мгновенье представить себя обычным ремесленником, каким, например, был мой покойный отец. Жизнь простого обывателя, примерного семьянина и работяги не для меня. Служа Свету, я должен сделать мир лучше, и если для этого придется пожертвовать личным счастьем, так тому и быть. Это мой долг перед этим миром. Да и у каждого свое понимание счастья…
Даже если бы чума не забрала моих родителей, я бы все равно ушел в монахи. Да, это кощунственная мысль, и она в корне противоречит учению Святого Мартина, основателя нашего ордена, но что поделать? Сам Мартин всегда считал, что у каждого из нас есть выбор, но был ли он у меня?
Монахом невозможно стать по принуждению, им надо родиться.
Я поднял глаза на маленькую картину, висящую над изголовьем. На ней был изображен сам святой - полный рыжеватый мужчина, заросший недельной щетиной, смиренно преклонивший колени и держащий в левой руке зажженный факел. Такие картины висели во многих кельях, и всякий раз Мартин был представлен на ней иначе. Он был и худощавым брюнетом, и крупным блондином, с длинной косматой бородой, и огненно-рыжим, и седым, и лысым, все в зависимости от того, как выглядел сам художник. Неизменными оставались только поза монаха и его факел. Да, сколько людей, столько и мнений… Никто в точности не знает, как выглядел Святой Мартин. Восемьсот лет прошло с тех пор, а это слишком долгий срок для человеческой памяти.
