В кормовом отсеке, не дожидаясь официального отбоя, уже опустили койки, раскатали тюфяки. Никто не думал, что старпом явится в столь неурочный час.
- Картина Репина «Не ждали», - комментирует Симбирцев всеобщее замешательство. Выдерживает паузу. - Товарищи торпедисты большой дизель-электрической подводной лодки! Ваш отсек можно уподобить бараку общежития времен фабриканта Морозова. Бабы, дети, мужики лежат, отгородившись простынями… Я понимаю, вы измучены вахтами у действующих механизмов, вы не отходите от раскаленных орудийных стволов…
Ирония зла, ибо самые незанятые люди на лодке - торпедисты. Никаких вахт у действующих механизмов они не несут.
- Вижу, румянец пробежал по не-ко-то-рым лицам! Есть надежда, что меня понимают… - Последнюю фразу Симбирцев тянет почти благодушно. И вдруг рубит командным металлом: - Учебно-аварийная тревога! Пробоина в районе…дцать седьмого шпангоута, Пробоина подволочная. Оперативное время - ноль! Зашуршали!
Щелкнул секундомер, щелкнул выключатель, отсек погрузился в кромешную тьму. Темнота взорвалась криками и командами.
- Койки сымай!
- Аварийный фонарь где?
- Федя, брус тащи!…
- Ой… По пальцам!
Разумеется, «пробоина» там, где висит больше всего коек. С лязгом и грохотом летят вниз матрацные сетки, стучат кувалды, мечутся лучи аккумуляторных фонарей, выхватывая мокрые, оскаленные от напряжения лица, бешеные глаза… Работают на совесть, знают: старпом не уйдет, пока не уложатся в норматив.
- Зашевелились, стасики! - Симбирцев усмехается в темноте, поглядывая на светящийся циферблат.
Зажглись плафоны. Красный аварийный брус подпирает пластырь на условной пробоине. Вопрошающие взгляды: «Ну как?» Но старпом неумолим:
- Это не заделка пробоины. Это налет гуннов на водокачку. Брус и пластырь - в исходное. Повторим ещё раз. Учебно-аварийная тревога! Пробоина… - на глаза
Симбирцеву попадается раскладной столик с неубранным чайником и мисками; все ясно, «пробоина» будет в том углу, - в районе задней крышки седьмого торпедного аппарата!
Злополучный столик летит в сторону. Нерадивому бачковому теперь собирать миски под настилом. И снова: - Это не есть «вери велл»… Пробоина в…
Мы возвращаемся в центральный пост. Круглые хромированные часы на переборке штурманской рубки показывают время политинформации. Беседы с матросами проводят все офицеры - от доктора до механиков. Сегодня - мой черед. Обычно народ собирается либо в кормовом торпедном отсеке, либо в дизельном - там просторнее. Но сейчас объявлена «Боевая готовность - два, надводная», все должны быть на своих местах, поэтому я включаю микрофон общелодочной трансляции и разглаживаю на конторке вахтенного офицера свежую газету. Впрочем, она мне не нужна. То, о чем я прочитал утром, весь день не выходит из головы… Я рассказываю, как рыбаки, зацепившись за что-то на дне тралом, спустили аквалангиста; и это «что-то» оказалось подводной лодкой типа «щука», погибшей в начале войны. К месту находки подошло аварийно-спасательное судно. Водолазы сумели открыть верхний рубочный люк, и из входной шахты вырвался воздух сорок первого года. Спасатели проникли в центральный пост «щуки» и обнаружили скелеты подводников. Все они лежали там, где им положено быть по боевому расписанию. Я говорю о мужестве, о воинском долге и знаю, что сейчас меня слушают все - кто бы чем ни занимался и в какой бы глубокой лодочной «шхере» ни находился.
