Я готовил себя к честному морскому бою и был готов отдать жизнь за Родину в орудийной башне крейсера или отсеке подводной лодки. Но военная фортуна забросила меня в этот райский уголок, велела стать образцовым семьянином - и все это называлось моей службой, моей войной?
Однажды, прогуливаясь с Терезой по пустынному пляжу, я увидел среди всякого военного мусора, выброшенного морем, бескозырку русского матроса. «Рюрикъ», - прочел я на ленте полустертые литеры. Должно быть, сорвало ветром с головы моряка, а может быть, и его самого, убитого, смыло волной. Там, за серой кромкой горизонта, шла война, гибли мои товарищи по корпусу, а я фланировал по пляжу, как последний бюргер… Я подобрал фуражку и долго крутил ее в руках.
- Что такое «Рюрик»? - спросила Тереза.
Я объяснил ей, что так звали одного древнего славянского князя, в честь которого русские нарекли свой крейсер.
- А мне нравится это имя, - задумчиво произнесла она. - Раз уж само море вынесло его нам, давай назовем мальчика Рюриком.
Я согласился. Пусть Балтика будет ему крестной матерью. Море, выбросив бескозырку, напомнило мне о моем долге. Надо было выходить на связь, получать задание…
Но Тереза… Имел ли я право ставить ее под удар теперь, когда она вскармливала моего ребенка?
Там, в Кенигсберге, все было по-иному… Я был всего-навсего жуиром-охотником. Я чувствовал себя браконьером вдвойне, ибо уводил эту женщину от двух зорких сторожей - от мужа и начальника. Эта сладкая сердцекружительная охота отвлекала меня от изматывающей мысли об охотниках, выслеживавших меня. Превращаясь хотя бы на время из дичи для контрразведки в охотника на дичь куда более прекрасную, я избавлялся от трусливых повадок. Это очень важно для дичи - иногда самой побыть хищником.
Так что никаких возвышенных чувств к Терезе я, увы, не питал. Тем паче не приходило в голову связать с ней свою судьбу брачными узами. Я не строил себе никаких иллюзий на сей счет и с изрядной долей цинизма сознавал, что веду усложненную любовную интригу - не более того. Не пугали меня ничуть и такие огорчительные для любовников последствия, как «интересное положение». Во-первых, я знал, что у Терезы нет детей, несмотря на все ее старания понести в десятилетнем браке. Во-вторых, повторяюсь, я совершенно искренне полагал, что перед женщинами державы, воюющей с моим государством, у меня не может быть никаких обязательств. И если кто-то из моих немецких подружек вдруг затяжелел, то это было бы своего рода местью враждебной империи.
