Смелости Терезе, по счастью, не занимать.
Я распахнул окно кухни и первым спустился на деревянную дорожку, шедшую по коньку соседней крыши. Затем принял свой саквояж и протянул руки Терезе.
Обогнув печную трубу, к которой вели мостки для трубочистов, мы пролезли в слуховое окно и вышли по чердаку к люку на черную лестницу. Весь этот маршрут я уже проделал однажды, готовя себе путь к тайному отходу.
Мы благополучно вышли в параллельный переулок.
Удача, как и беда, развивается цепеобразно. Нам повезло с извозчиком, и он доставил нас на вокзал Зюйдбанхов.
- Мы поедем в Берлин, - предложил я. - У меня там знакомые, остановимся у них.
- В Берлине сейчас жарко и шумно, - возразила Тереза. - Лучше отправимся в Раушен. Моя кузина приобрела там пансионат. Она приютит нас… Ему же и в голову не придет искать нас там.
- А если придет?
- Нет. Он никогда не интересовался моими родственниками и их делами. Адреса он не знает.
Я прикинул шансы… Поезд на Берлин уходит только вечером, торчать возле вокзала еще пять часов - небезопасно. На Раушен пригородный паровичок готов был отправиться через десять минут. К тому же у меня не было полной уверенности, что явочная квартира в Берлине не провалена.
И мы поехали в Раушен.
Тихий курортный городок на песчаном взморье приветливо краснел своими крышами сквозь хвойную зелень сосен. Стальной капкан тревоги, защемивший сердце, разжался при виде моря. Оно походило на бок огромной рыбины: сверкало рябью, будто серебром чешуи, дальше к горизонту блеск погасал и море отливало темной синью рыбьей спины.
Пансионат Терезиной кузины оказался старой виллой под замшелой черепицей. Постояльцев не было ввиду конца купального сезона да затянувшейся войны…
Нас поселили в отдельном домике, бывшем когда-то рыбацкой избой. Грубоватый добротный уют этого непритязательного жилища пришелся по сердцу даже Терезе, немало привыкшей к роскоши своих оставленных апартаментов. Двери в домике были низкие, почти квадратные, деревянный потолок ребрист от потемневших балок, зато стены, на совесть отштукатуренные, белели свежим мелом.
Посреди комнаты, словно королева, возвышалась белокафельная печка, увенчанная бронзовой короной. В кафель же были вделаны и бронзовые крючочки для сушки одежды.
Из оконца сквозь листву бересклета желтела осыпь песчаной горы - дюны, поглотившей сосны по самые кроны. И шумело, шумело близкое море. Лениво размеренный многолопастный шелест прибоя проливался в напряженную душу целебным бальзамом.
