Евграф призадумался.
- Да похоже… Но вообще-то не скажешь… Выглядит моложе. Бодр, и память ясная. Так вы как? Поживете?
- Гм… Вообще-то я приехал посидеть в Салтыковке…
- Так вы и посидите!… Тут работы совсем немного… Только вставать надо рано - в шесть утра. В семь завтрак. Это элементарно. Бутерброд с маслом и стакан ячменного кофе. Он пьет только ячменный. Раньше, когда яйца были, одно сырое яйцо. Сейчас - яблоко. И сразу же обед готовлю, чтоб день свободен был. Обед я ему оставляю в широком термосе.
- А что на обед?
- Одно слово, что обед… Всегда одно и то же: овсянка с тертым сыром. Сейчас сыра нет, так я морковку тру. Вот и из Севастополя свежей привез - десять кило.
- Ладно. Я подумаю. До вечера терпит?
На том и условились. Я закинул свой рюкзак за спину - спасительный, как акваланг, - и нырнул в свою северную Атлантиду.
Господи, неужели я в Питере?
Башни и мачты, столпы и колонны, шпили и трубы…
Стены питерских домов, их фигурные фасады, словно печатные доски, оттискивают в твоей душе смутно тающие образы минувшей жизни.
Божий зрак с фонтана Казанского собора вперился в Дом книги. Я ищу ключ к коду этого города. Я перебираю глазами ленточные фасады старого Питера, словно перфоленты, испещренные квадратиками окон. Я вглядываюсь в налитые светом стекла окон, словно линзы читальных луп, я всматриваюсь в тоннельные арки питерских дворов, будто в телескопы прошлого.
Я ищу свой «Магдебург» и свою сигнальную книгу. Я водолаз, который погружается в сумрак дворов и черных лестниц затопленного города, пытаясь вынести на поверхность секретные документы совокупной памяти.
Снег летит… Как и сто лет назад, снежинки штрихуют свет фонарей. И греются стаи уток на недозамерзших реках. И Медный всадник все так же тщится перелететь через Неву с Гром-камня.
Еще ветшают вокзалы моих героев… Еще дотлевает свет в окнах их бывших квартир…
А за плечом моим - то бывший плац-парад, то мост со львами, то атланты Эрмитажа, то гранитный извив канала…
Я примеряю этот город на себя, как старинный ветхий мундир, с позументами колоннад и шитьем чугунных узоров.
Господи, неужели я снова в Питере?!
ПОСТ ПРИНЯТ!
Гельсингфорс. Июль 1916 года
Итак, Непенин согласился. Ренгартен и Черкасский вернулись из Ревеля окрыленные. Довконт заметил это, едва визитеры вступили на палубу родного «Кречета».
- Како живете люди? - не выдержал он все-таки многозначительного молчания друзей.
- Добро до места, - бросил Ренгартен.
