Старуха все время читала. Она катилась по наклонной плоскости, даже взялась учить язык, на котором были написаны кое-какие здешние книги. Квисс отчетливо понимал, что это плохой признак. Она начала сдавать, перестала всерьез относиться к играм. Или, наоборот, стала относиться к ним слишком серьезно; неизвестно, что хуже. Внешние проявления заслоняли ей глубинную суть. Она увлекалась внешней стороной игр, а не их реальным значением, поэтому, вместо того чтобы как можно скорее завершать партию за партией и приближаться к реальной цели, к очередной попытке разгадать головоломку, она начинала вести себя так, будто сами игры, ходы, очевидные решения что-то значили.
Он не собирался сдаваться, но хотел любой ценой стряхнуть чувство обреченности, которое внушали ему обязательные игры, а вместе с ними и эта женщина. Раньше он водил ее по замку, показал ей множество диковинных закоулков и одного-двух чудаков из здешних обитателей (особенно забавлял его парикмахер-неврастеник), но она все чаще уходила бродить в одиночку, потом ей и это надоело (возможно, чего-то испугалась), и она вовсе прекратила свои прогулки.
Сам-то он частенько посещал нижние ярусы и этажи, спускался в кухни и даже ниже, чуть ли не до уровня самой равнины, углублялся внутрь скалистого утеса, на котором стоял замок. Там он тоже видел много непонятного, а ниже определенного уровня замечал подозрительное количество запертых дверей, тяжелых, окованных металлом.
Он сумел сблизиться с несколькими служками, которых посулами и угрозами заставил стать ему провожатыми. Пообещал замолвить за них словечко сенешалю, если будут его слушаться, а если не будут, пригрозил добиться их перевода в каменоломни или на ледорубные промыслы. Кроме посулов и угроз (в равной мере пустых, поскольку на сенешаля он не имел абсолютно никакого влияния), Квисс мог полагаться только на собственное обаяние.
Боязливые существа открыли ему неизвестные уголки Замка Наследия; более того, служки порассказали ему кое-что о себе: они тоже участвовали в Терапевтических Войнах и тоже были изгнанниками, но рангом гораздо ниже, чем он и Аджайи. Под большим секретом они доверили ему тайны своей физиологии; Квисс терпеливо выслушал, хотя никакого секрета для себя не открыл: вскоре после прибытия в замок он растерзал одного их соплеменника, думая выпытать у него правду. У этих горе-вояк вовсе не было тела из плоти и крови; во время экзекуции Квисс обдирал с упрямца бесчисленные слои каких-то одежек, балахон за балахоном, хламиду за хламидой, сорочку за сорочкой, пару за парой толстые, затем тонкие перчатки и крошечные носочки, срывал маску за маской, обнаруживая между всеми слоями клейкую массу, кое-где похожую на силикатный раствор, текучий, но — при резких ударах — хрупкий. Эта жутковатая процедура сопровождалась постепенно затихающими криками несчастного существа. Оторванные клочья сами собой шевелились на полу, будто хотели снова собраться в единое целое, или же с тщетным упорством извивались в пальцах у Квисса.
