Книга по этике ему очень скоро наскучила и была возвращена на прежнее место — она оказалась еще более туманной и сложной, чем марксистский опус по экономике. Грэм сел на кушетку и посмотрел на часы. Было двадцать пять минут пятого. Подняв с пола папку, он положил ее на колени и уже собрался открыть, чтобы Сэра, войдя, застала его за изучением рисунков, а еще лучше — за нанесением последних штрихов: в папке на самом дне лежали карандаш и ручка. Но потом он передумал; в отличие от Слейтера, он был начисто лишен природной склонности к лицедейству, совершенно не способен войти хоть в какую-то роль. «Тебе бы на сцене выступать», — сказал он как-то Слейтеру, когда они сидели в баре «У Лесли» и пили чай с липкими, приторными пирожными.
— Это пройденный этап, — обиженно сказал Слейтер. — Я учился в театральном, но меня отчислили.
— За что?
— Переигрывал, — драматическим шепотом ответил он.
Грэм в очередной раз опустил папку. Ему не сиделось, он опять взглянул на часы и направился в кухню, к окну. Легкий ветерок мягко вздымал навстречу ему белые занавески. На улице, на углу Мэй-гуд-стрит, было совсем тихо. Несколько припаркованных машин, закрытые двери, по-городскому шероховатый свет летнего солнца.
В окно с жужжанием влетела муха, и Грэм некоторое время следил за ее полетом — она пронеслась над плитой, потом под плитой, помельтешила у двери холодильника, облетела круглый стол у окна, пересекла зигзагом пространство перед буфетом. В конце концов она опустилась на легкий пластиковый стул, придвинутый к столу.
Грэм наблюдал, как она чистит передними лапками голову. Потом взял со стола журнал, свернул его в плотную трубку и осторожно двинулся вперед. Муха завершила туалет и опустила лапки на пластиковую поверхность. Грэм остановился. Муха тоже застыла. Грэм приблизился на расстояние вытянутой руки. Он занес журнал над головой и прицелился. Муха не шевельнулась.
— Грэм, — позвала от двери Сэра. — Чем ты занимаешься?
— А, привет.
Сгорая от стыда, он вернул журнал на место. Муха улетела.
Сэра переоделась в мешковатый оливковогозеленый комбинезон, черную майку и розовые кроссовки. Волосы она стянула на затылке розовой лентой. Он еще никогда не видел ее с такой прической. Сэра будто стала еще стройнее и миниатюрнее. Белая кожа светилась в лучах солнца, проникавших через окно. Темные глаза под тяжелыми, как занавеси, веками рассматривали его из дальнего конца комнаты. Она надевала часы, прилаживая на запястье тонкий черный ремешок.
