Тощий лысеющий монах встретил их у входа и, растянув узкую рожу в улыбке, принялся им вещать о праведной жизни. С того места, где я сидел, мне было плохо слышно, что он говорил, да и не хотелось слушать. Я привалился к колонне и подставил лицо солнцу. Глаза закрылись сами собой, и я погрузился в дремоту.
Однако сон мой был не настолько крепок, чтобы не услышать, как Ад ель пытается подойти ко мне, неслышно ступая. Ее платье шелестит по-особому, и ножки не так, как у всех, отсчитывают шаги.
– Ну что? – спросил я, не открывая глаз. – Ребята созрели для жизни военного?
– Откуда ты знаешь, что это я? – обиженно спросила она.
– А кто еще может подойти к зажарившемуся на солнце спящему солдату? – для пущей убедительности я потянулся, зевая. – Ну где парни?
– Сейчас будут. Жди здесь. Контракты при тебе?
Я кивнул и хлопнул себя по груди. Она убежала и через пару минут в трех шагах от меня замер невысокий прыщавый юнец. Он долго мялся, крутил в руках шапку и наконец подошел.
– Это вы? – спросил он.
– Смотря кого ты ищешь, – ответил я, напуская на себя вид бывалого солдата.
– Я ищу вербовщика. – Он испуганно оглянулся по сторонам.
– Считай, что нашел. – Я вытащил из-за пазухи контракт и баночку с сажей. – Шлепни палец тут, если серьезно решил.
– Да, – ответил он и уверенно ткнул пальцем в сажу, а затем на контракт.
Я вручил ему ничего не значащую бумажку и сказал, где и когда он должен быть. Он взмахнул этой бумаженцией над головой и, довольно улыбаясь, побежал в храм.
Приятно делать людей счастливыми. А богатеть на этом – еще приятней. Чертовски приятные ощущения.
К вечеру я проделал эту процедуру пятьдесят четыре раза. И когда собирался проделать ее в пятьдесят пятый, явился он.
– Какого хрена ты тут делаешь? – без обиняков начал он.
Я смерил его взглядом, впечатления на меня он не произвел. Мелкий, лысый старикашка оперся на посох, на него же он положил начавшее – выпирать пузо. Из всей возможной растительности на лице остались только тонкие брови, которые, как он их ни хмурил, были не в состоянии придать его круглому лицу злобное выражение. Но он их хмурил, дрожал губами, раздувал ноздри, говоря проще, стремился напугать меня до полусмерти,
– Тебе чего, дед? Чего так невежливо? – спокойно спросил я.
– Какая, к бесу, вежливость! Спугнул мои деньги, вон как их пятки сверкают.
– Шлепай отсюда. Не мешай солдату отдыхать.
– Я второй раз тебя спрашиваю, – не обратив внимания на мои слова, произнес он, – какого хрена ты тут делаешь?
