Донор мнемограммы, талантливый медик Маррасарах, чью внешнюю красоту превосходили только ее гениальность и мягкость характера, была вынуждена отказаться от блестящей карьеры из-за повреждения шерсти. Почти наверняка такая же судьба ожидала Муррента, поэтому нечего было удивляться тому, что на Торннасторе так сказалась кельгианская мнемограмма. Личности пациента и донора мнемограммы во многом совпадали, и теперь, когда О'Мара так близко познакомился с мышлением, чувствами и характером Маррасарах, для него она стала именно «ею», а не абстрактным «существом».
Хотя Маррасарах в сознании Торннастора и О'Мары была живым, страдающим существом, это была всего лишь запись, и для нее нельзя было сделать ровным счетом ничего. Но здесь и сейчас – если О'Мара правильно понимал чувства и стремления тралтана – Торннастору нужно было во что бы то ни стало вылечить Муррента, чтобы та страшная трагедия не повторилась снова. Дело было как в профессиональной чести тралтана, так и кое в чем глубоко и сугубо личном. Пациент и партнерша по разуму для Торннастора слились воедино. В уме Торннастор пытался излечить их обоих, и если бы операция Муррента не удалась – а все было к тому, чтобы она не удалась, – о нет, О'Маре даже страшно было подумать о том, как это скажется на хирурге-тралтане.
– Увеличить вьюер изображения операционного поля в пятьдесят раз, – спокойно продолжал Торннастор. – Выдвижной скальпель и ретрактор номер десять. Готовы. Приступаем...
Увеличитель выехал вперед на телескопической штанге и застыл между операционным полем и двумя подвижными глазами Торннастора. Тралтан взял у ассистента скальпель с огромной рукояткой, внутри которой размещался механизм, позволявший лезвию делать надрезы от глубоких шестидюймовых до крошечных, видимых только под микроскопом. О'Мара понял, что этим инструментом можно работать очень тонко, как только перевел взгляд на настенный монитор – очень тонко, если у хирурга руки – а в данном случае щупальца, как каменные.
На экране монитора отдельные волоски шерсти выглядели как тонкие, изогнутые стволы пальм. Они медленно склонились в стороны, и стала видна органическая почва, из которой они росли. Затем в поле зрения появилось лезвие скальпеля, выглядящее при таком огромном увеличении устрашающе, и совершило надрез между «стволами пальм» настолько точно, что не задело ни один из них. Затем лезвие проникло глубже, и стали видны тоненькие корешочки с системами индивидуальных мелких мышц, обеспечивавших подвижность каждого волоска. Лезвие не задело и их.
