Штепан вернулся в столовую и присоединился к беседе Теклы и Мартина. Скоро обед был готов, и вся семья Дубов, Штепан, Мартин, оба подмастерья и ученики уселись за стол. Едва Войтех успел прочесть предобеденную молитву, как вошел Шимон. За этот год он возмужал и стал еще большим щеголем. Сейчас он был одет по последней моде богатых горожан: ярко-голубая короткая куртка, длинные, по самые бедра, чулки - один красный, другой зеленый, башмаки с длиннейшими острыми носками и с маленьким бубенчиком на каждом носке. Такие же бубенчики были на рукавах. На поясе висели шелковый кошелек и небольшой кинжальчик. Когда Шимон уселся за стол, Войтех недовольно покачал головой: - Опять, как осел, бубенчиками увесился! Шимон обиделся: - Почему "как осел"? Так одеваются в Баварии, во Франции и в Брабанте. - Приятно слышать, что и в других землях ослы встречаются, не только у нас в Чехии, - насмешливо заметил Ратибор. Разговор, естественно, зашел о последних событиях в университете. Штепан и Мартин наперебой рассказывали о победе сторонников Гуса. Шимон, молча слушавший все это, вдруг взорвался: - Все еретики-виклефисты ненавидят власть святейшего отца и стараются сделать и университет виклефистским, а ваш Ян Гус есть первый архиеретик! Недаром пан архиепископ предал его церковному проклятию. И это еще не всё... - Подавись своим проклятием! - крикнул в ярости Ратибор. - Тише вы, тише! - пыталась успокоить разгоревшиеся страсти Текла. Спор, наверно, перешел бы в нечто более серьезное, если бы стук в дверь не отвлек общего внимания. - Гавлик, посмотри, кто стучит, - сказал Войтех. Гавлик вышел и тотчас вернулся: - Там вас, пан Шимон, какой-то не то монах, не то попик спрашивает. Шимон поднялся и, сопровождаемый неодобрительными взглядами отца и брата, вышел на крыльцо. Белокурый юноша в платье клирика20 вручил Шимону записку на немецком языке. Воспитатель, наставник и духовник Шимона священник Ян Протива писал ему: "Сын мой! Будь сегодня у меня на Поржичах в первом часу после захода солнца. Прими мое отеческое благословение. Я. П.". Такие вызовы для Шимона, видимо, были нередки, потому что, не задавая никаких вопросов, он коротко ответил: - Передай отцу Яну, что я буду.
Когда Шимон вошел в Поржичи, весенние сумерки начали сгущаться и переходить в мягкую вечернюю темноту. Силуэты домов погружались в тень. Глаз едва МОР уловить смутные очертания стен, хотя на фоне еще не совсем потемневшего неба вырисовывались крыши и остроконечные вершины башенок. Шимон шел уверенно, как человек, которому здесь приходилось бывать не один раз. Подойдя к ограде церкви св. Климента, Шимон с усилием открыл чугунную решетчатую калитку и направился через церковный двор к одноэтажному домику, стоявшему позади церкви в небольшом фруктовом саду. На стук Шимона дверь открыл юноша в подряснике, со свечой в руке. Он сразу же узнал Шимона по голосу и пропустил его в дом. Пройдя сени, Шимон оказался в небольшой комнате, стены и пол которой были убраны коврами. Вдоль стен стояли длинные скамьи, покрытые темным сукном, в углу висело большое черное распятие. Воздух комнаты был пропитан пряными восточными благовониями. Клирик поставил на круглый стол подсвечник и спросил Шимона по-немецки: - Вас отец Иоганн вызвал или у вас к нему свое дело? Неровный свет свечи освещал круглое выхоленное, розовое лицо с нежной кожей, пухлыми губами и с ямочками на щеках. Зеленые глаза клирика выражали одновременно хитрость и наглость. - А тебе, Генрих, не все ли равно? Клирик усмехнулся краем рта: - Отец Иоганн Протива сейчас занят важной беседой с господином магистром из капитула... Шимон бесцеремонно перебил его: - Отец Иоганн Протива велел мне прийти. Доложи ему. Клирик недовольно передернул узкими плечами, и его маленькая фигурка скрылась в дверях. В доме стояла гнетущая тишина - ковры поглощали все звуки, и даже двери раскрывались совершенно бесшумно. Шимон недолго оставался один в этой тишине, нарушаемой только потрескиванием свечи. Генрих вновь бесшумно появился в комнате и мягким, округленным жестом пригласил его следовать за собой. Они прошли еще две комнаты, слабо освещенные одинокими свечами в высоких серебряных подсвечниках, и подошли к двери, задрапированной темным сукном с серебряной вышивкой.
