Снаружи совсем стемнело. Из темноты доносились крики, ржанье взволнованной чем-то лошади, брань старательного центуриона.
«Это Альвуций, батав, из первой когорты...» – по голосу догадался легат.
Мимо прошла на рысях дозорная турма[11], и глухой топот копыт замер вдали. Цессий Лонг продолжал:
– Прошу тебя, если будешь писать благочестивому и великому августу, напиши о моих трудах и о желании...
Приподняв край палатки над своей курчавой головой, вошел легионный врач Александр, грек из Антиохии, с чашей лекарства в руке. У Цессия Лонга была застарелая болезнь печени.
– Будь здоров, – сказал врач с поклоном.
– А, это ты, – повернул к нему голову легат.
У обоих были пышные бороды – у врача черная, как смоль, у легата – с сединой. Оба походили некоторыми чертами лица на покойного императора Септимия Севера.
– Прими лекарство, – протянул чашу Александр.
– Припадок прошел. Может быть, не принимать? Как ты думаешь? – потянул легат носом надоевший запах питья из тертой редьки и оливкового масла.
– Нет, прими, – нахмурил брови Александр.
Вслед за врачом явился префект легионной конницы Аций, варвар, свев из Германии, не более проникнутый любовью к Риму и римской доблести, чем иной представитель патрицианской фамилии. Его очень любил и выделял Лонг, доверяя ему во всем.
Аций доложил, что трое из его людей исчезли, вероятно, перепились и отстали.
– По двадцать палок! Псы! – не выдержал Лонг.
– Будет исполнено, легат.
– Посыльный готов?
– Готов, легат.
Цессий Лонг запечатал восковой печатью трубочку донесения и отдал Ацию. Писец собрал письменные принадлежности и удалился.
– Отправь немедленно и пришли ко мне Корнелина!
Аций ушел исполнять приказание и спустя минуту вернулся с Корнелином. Корнелин, трибун первой когорты, молчаливый и мужественного вида человек, среднего роста, атлетического сложения, с коротко подстриженной бородкой и орлиным носом, вошел в походном, мокром от дождя плаще и доложил, что все в лагере обстоит благополучно. Явившийся вслед за ним трибун четвертой когорты Валерий заявил, что у него некоторые легионарии натерли в пути ноги. Когорта была завербована из новобранцев, и центурионы не доглядели.
– Кто старший центурион когорты? – спросил легат.
– Виктор Юст.
– Двадцать палок!
– Старшему центуриону? – осмелился спросить Валерий.
У легата начинался приступ. Сдержав себя, он сказал:
– Скажи старику, что ему стыдно допускать такие вещи. У него награда за каледонскую войну. Аций, вернулись лазутчики?
