В комнату заявилась Мама Венера. В правой руке она держала чашку из дельфтского фаянса, где горкой лежали голубоватые яйца. Левой рукой она прижимала к груди – о блаженство! – перемену одежды.
– Доброго утра! – Вуаль уставилась на меня в упор; долго я не выдержала и отвела взгляд.
– Доброе утро, – извиняющимся тоном отозвалась я, давая им понять, что в присутствии Розали буду взвешивать свои слова.
– Куры, – проговорила Мама Венера, – снесли это за ночь. Для тебя.
Жестом она велела мне сесть. Я повиновалась, и она поставила передо мной чашку. Над яйцами поднимался пар – они еще не остыли после варки. Голубизна фаянса не шла в сравнение с голубизной самих яиц. Неужели они покрашены? Жаль, что нет.
– Их… их можно есть?
Розали хихикнула. Пытаясь приглушить смех, она чуть не всунула свои длинные пальцы себе в рот. К счастью, Мама Венера предотвратила это, выложив передо мной свернутую одежду, и пояснила, что за глажку я должна поблагодарить Розали.
С благодарностью я не замедлила. Розали вспыхнула и потупилась, словно я была соискателем, явившимся просить ее руки.
– Смена одежды не лишняя, так?
– Разумеется, – ответила я, – спасибо вам.
Одежда была моя собственная, извлеченная из несессера.
– Есть немного воды, она греется. Пока поешь, ладно? Потом умоешься.
Расположились мы так: я и Розали по обе стороны длинного стола, покрытого скорбной тканью, Мама Венера – во главе его. Крестообразно, подумалось мне.
Мама Венера велела Розали принести из кладовой хранившуюся там буханку хлеба. Розали бросилась исполнять поручение проворней охотничьей собаки.
Без Розали Мама Венера подтвердила то, что было мне уже известно:
– Куры, они все сказали, угу.
Я опустила глаза на чашку с голубыми яйцами. Притронулась к одному, ощутила тепло, источаемое гладкой скорлупой. Да, я проголодалась, но не была уверена, что смогу есть.
Мама Венера поднялась с места, приблизилась ко мне. При виде того, как тяжело и трудно ей это далось, на глазах у меня выступили слезы. От мягкого нажима ее рук на мои плечи я еще вчера постаралась бы уклониться, но теперь это прикосновение утешало. Сглотнув слезы, я спросила:
– Я уеду одна?
– Нет, – ответила она.
Тут Мама Венера вынула из чашки яйцо и принялась его тихонько катать по столешнице, надавливая исшрамленной ладонью. Скорлупа потрескалась. Мама Венера протянула мне яйцо – очистить. Занявшись этим, я задала еще один вопрос:
– А я… а я уеду с Селией?
– Да, с ней.
Пораженная, я едва чувствовала подступающие слезы, едва слышала колотившееся сердце.
