Квиллер принёс кассету из своей комнаты и ещё раз поставил «Святую ложь».
«…Принеси ещё… придётся кое-что поменять… становится жарковато… после ужина буду у лодочной пристани…» – раздался высокий и гнусавый монотонный голос
– Я уже слышал этот голос, – известил Квиллер Коко, но кот забавлялся с игрушкой из кошачьей мяты.
«Становится жарковато» – потому что Бак уже почти закончил расследование. «Придётся кое-что поменять» – потому что коттедж теперь не может служить местом встречи.
Этот голос, этот голос… Где же он его слышал? На почте или в «…ДА»? В магазине? В ресторане гостиницы?
Нет! Квиллер напрягся. Голос на кассете был именно тем, который звучал в тумане, когда ссорились двое на лодке. У одного голос был низкий, и говорил он с британским акцентом. У другого пронзительный, но монотонный. Помнится, что-то случилось с мотором и они заспорили, по всей вероятности, о том, как лучше его снова завести.
Хлоп!
Квиллер узнал звук упавшей на пол книги. Знакомый приём! Коко вовсе не был неуклюж; если он что-то сбрасывал на пол, для этого имелась веская причина.
Коко сидел на второй полке и пытался достать из-за книг свой носок с кошачьей мятой. Книга, которую он уронил, оказалась историей знаменитых кораблекрушений. Она лежала на полу, открытая на странице, заложенной листком бумаги.
Там, на сто второй странице, рассказывалось, как затонул «Уотерхаус Б. Дункан», судно с грузом меди в слитках. Это произошло в опасном месте к северу от Мусвилла во время сильного шторма в ноябре 1913 года. Погибли все: трое пассажиров и двадцать три члена команды, включая повариху.
Листок, заложенный на странице сто два, оказался карандашным черновиком договора на аренду моторной лодки по уик-эндам в течение всего лета: условия будут оговорены. Бумага была датирована прошлым годом и подписана С. Хенстейбл.
Это вызвало у Квиллера какие-то смутные воспоминания. О чём-то таком упоминалось в одном из писем тёти Фанни… но о чём? Он никак не мог вспомнить. Квиллер порылся в стопке своей корреспонденции и застонал: её письма были написаны не только крест-накрест, но ещё и крайне неразборчивым почерком, а множество прочерков и тире превращали каждую страницу в клетчатый шотландский плед.
Он надел очки для чтения и, с трудом разобрав с полдюжины страниц, наконец нашёл ту фразу, которую пытался воскресить в памяти. В письме от третьего апреля она впервые предложила ему воспользоваться её коттеджем. Написанное в телеграфном стиле послание гласило:
