Устроились на привал. Так как прошлым вечером Толяну с Коляном погулять не удалось, готовились с утра на рыбалку идти, то решили за два дня сразу отпраздновать. Благо чем – хватает, оленина, кабанина, утятина, рыба вареная, рыба жаренная, фрукты-овощи, караваи почти свежие, не говоря уже о главном продукте – медовухе пятидесятиградусной в неограниченных количествах. Причем одним им было скучно гулять – остальных тоже пригласили. Олег сразу подсел, Всемир после непродолжительных колебаний, Любослав сначала отнекивался.
– Не пристало волхвом с богатуры питяши! – пытался он объяснить основы своей жреческой философии, но безуспешно.
– Слышь, старик, ты че, нас не уважаешь? – недоуменно спросил Колян, и у волхва не оставалось выбора – богатырей он уважал и пришлось вместе со всеми пить.
Но не долго – двух-трех чарок Жаровнику хватило под завязку, после чего он завалился на голые камни, где и уснул. А остальные богатыри еще долго гуляли, пока кто-то, вроде как Всемир, «песни боевые, дабы боги возрадовались», петь не предложил.
– А че, это идея! Слышь, Толян, тащи гитару!
– В натуре! – согласился с приятелем Толян, спустя каких-то три минуты уже нашедший под пассажирским сиденьем самую настоящую шестиструнную гитару, настроенную и готовую к игре.
– Круто! А че петь будем? Давай нашу, любимую! – предложил Колян.
– Давай, …! – согласился Толян. – Подпевай, … мать!
Бритоголовый шкаф, с нежностью, достойной самого Дон Жуана, обхватил поудобнее гитару, взял для пробы несколько аккордов и заиграл…
– С одесского кичмана, – пел он своим хриплым голосом, – сорвались два уркана, сорвались два уркана в дальний путь…
– Ой, в дальний путь! – неожиданно красивым баритоном поддержал Колян.
– У княжеской малины они остановились, они остановились отдохнуть, – пел Толян, и в памяти Олега поднимались вроде бы уже давно и начисто забытые образы – Одесса, революционная романтика, и он, комиссар ЧК Олег Горемыкин, бредет по ночному городу…
– Ой, отдохнуть! – подпевал Колян.
– Товарищ, товарищ, болять мои раны, болять мои раны глубоке! – пел Толян, и было такое чувство, что это именно его раны сейчас так болят…
– Ой, глубоке-е-е! – не отставал от приятеля и Колян.
– Одная заживаеть, другая нарываеть, а третия открылась на боке! – хрипел с чувством Толян, да так, что сам Древощит едва не прослезился.
– Ой, на боке!
– Товарищ, товарищ, товарищ малахольный, за что ж мы проливали нашу кровь…
– Ой, нашу кро-овь…
