– Про какого Буяна? – удивился Егор.
– Нешто я знаю, про какого? Говорил, и всё.
Тут Егор окончательно запутался. Пень, поляна, а теперь какой-то Буян. При чём здесь Буян? И кто это такой? Лошадь, что ли? Так жеребец у них Мальчик, а кобылу Ласточкой звали…
Под конец жена не утерпела-таки, спросила:
– А где ж добыча, охотник?
Ходил-ходил, а убил ноги и время? – Она явно вызывала Егора на откровенность, но он держался стойко.
– Да где ж добыча? В лесу бегает. Говорю же: проветриться ходил, а она не верит. Ты думаешь, легко всю неделю в кузнице торчать? Одна копоть кругом.
– А как же Гошка? Он всю жизнь там торчит.
– Гошка! Гошка привык, ему эта копоть вроде как на пользу.
– Ой, не ври ты уж лучше, Егор! Не знаю зачем ты в лес ходил, но только не проветриваться. Как будто я не вижу, что у тебя патронташ пустой. Патроны-то куда дел?
– Выбросил, – не моргнув глазом, ответил Егор. Эта ложь рассмешила жену:
– Врал бы да не завирался. А то как маленький: выбросил! А ружьё для какого рожна оставил? Выбросил бы и его.
– Ружьё жалко, Маш, – сказал Егор, напуская на себя серьёзно-глуповатый вид.
Жена махнула рукой:
– Ну пошёл представляться, теперь не остановишь! Садись лучше ешь, а то закормил своими баснями.
Егор уже доедал щи, когда молчавшая всё это время тёща вдруг сказала:
– Хочешь – сердись на меня, Егор, хочешь – нет, а вот тебе мой сказ: дом освятить надо.
– Это с какой же стати?
– А с такой: Тимофей-то, прадед твой, не погребённый где-то лежит, вот и явился нынче тебе. Не дай бог, к дому приходить станет, так что освятите, говорю, дом-то…
Волчица дохаживала последние дни, и Егор, готовясь к прибавлению семейства, заново перестелил в конуре и законопатил кое-где рассохшиеся доски. Затыкая щели паклей, он посмеивался над собой: в логове волчата лежат вообще на голой земле, и льёт на них, и дует, а он им тут курорт устраивает.
Но эта самокритика не мешала Егору делать лишнее с точки зрения природы дело. Как там в природе – это их забота, рассуждал он, подразумевая под «их» неизвестно кого, а мы по-своему сделаем. Откуда у него появилось желание обустраивать ещё не появившихся волчат, Егор и сам не знал и удивлялся этому неожиданно возникшему чувству. Никогда такого не было. Вон Дымок: со щенка рос в конуре, и даже в голову не приходило что-то там сделать, кормил, и слава богу, а тут и постельку мягкую стелешь, и щелки затыкаешь.
Волчица наблюдала за стараниями Егора с терпеливым спокойствием, хотя Егор видел, что вся эта возня вокруг неё не очень ей по душе. Она и раньше редко вылезала из конуры, а теперь и вовсе целыми днями лежала, и только когда приходил Егор, выбиралась на божий свет. Она начала линять, клочья шерсти свисали с её боков, и Егор выщипывал их и почёсывал линялые места. Линька у кого хочешь вызывает зуд. Егор помнил как у самого чесалось лицо, когда сходила старая отмороженная кожа, и знал, что волчице приятны эти пощипывания и почёсывания. Она стояла смирно, как овца, и только смешно дрыгала задней ногой, как будто помогая Егору, когда он доходил до места, где у волчицы особенно чесалось.
