К первым же стихотворным строкам, вызванным Л.Д.М., Блок сделал в рукописи помету: «Уже двоится («любовь» и «страстная жизнь»)». Среди его юношеских: стихотворений есть одно («Две любви»), которое ясно говорит об овладевшем им раздвоении:
Любви и светлой и туманной
Равно изведаны пути.
Они равно душе желанны,
Но как согласье в них найти?
Несъединимы, несогласны,
Они равны в добре и зле,
Но первый – безмятежно-ясный,
Второй – в смятеньи и во мгле.
Ты огласи их славой равной,
И равной тайной согласи,
И, раб лукавый, своенравный,
Обоим жертвы приноси!
Тему раздвоения чувства на любовь, возносящую в неизведанные выси духовного подвига, и на страсть, разжигающую юную кровь, легко проследить по многим стихам, обращенным к К.М.С. Причем ни о каких попытках «согласить» единой тайной любовь и страсть речи уже нет. Сделан выбор.
Уже в ноябре 1898 года появляется «любовница, давно забытая»: «Нет, эта красота меня не привлечет; при взгляде на нее мне вспомнится другая…» Далее мотив этот варьируется на разные лады: «Что, красавица, довольно ты царила, всё цветы срывала на лугу, но души моей не победила, и любить тебя я не могу!»; «Но если б пламень этой встречи был пламень вечный и святой…»; «С тех пор прошли года. Забыты мгновенья страсти…»; «В часы недавнего паденья душа внезапно поняла всю невозможность возвращенья того, чем ты тогда влекла… Увы! притворство невозможно…»; «Прощай. В последний раз жестоко я обманул твои мечты…»; «О, не тебя люблю глубоко, не о тебе – моя тоска!..»; «Ты не обманешь, призрак бледный, давно испытанных страстей…» Появляются и совсем жестокие ноты: «И разве, посмотрев на вянущий цветок, не вспомнится другой, живой и ароматный?..»
Встречи, однако, продолжались – до конца 1899 года, а переписка – до августа 1901-го. Переписка все больше приобретает характер выяснения отношений. Бесконечно обсуждается вопрос о возвращении ее писем и фотографий. Он посылает свои стихи, посвященные ей, цитирует любимого Фета, но она, оказывается, не любит стихов и не верит им. Весной 1900 года К.М.С. из Южной Франции зовет Блока в Бад Наугейм, – он не может поехать «из-за денег». Она пишет, что не принять деньги от нее – «преступление»; он отвечает, что принять их – «по меньшей мере глубокая безнравственность». Она называет его «изломанным человеком», он откликается вяло и равнодушно. Вместо «Ты» и «дорогая Оксана» появляются «Вы» и «Ксения Михайловна».
Июльское письмо 1900 года – уже прощальное. Ксения Михайловна, как видно, кляла судьбу за то, что они встретились. Блок отвечает: «Я не могу сжечь все то, чему поклонялся… Но разве то, что я ничего не сжигаю, значит, что я могу думать и чувствовать так же, как думал и чувствовал три года тому назад? В этом только смысле и можно обвинять судьбу, а не за то, что она столкнула нас. Судьба и время неумолимы даже для самых горячих порывов, они оставляют от них в лучшем случае жгучее воспоминание и гнет разлуки».
