— Какой-то крик там. Слышали?
Я поднял голову, Маханьков тоже насторожился. Минуту мы смотрели на Гринюка, чуть вслушиваясь, но нигде никаких криков не было.
— Там вон, возле пригорочка. Или мне померещилось?
— Будто ничего нет, — сказал Маханьков.
— Ну, померещилось, значит. — Гринюк зябко постучал каблуком о каблук.
— Фляжечку бы для сугреву, а? Маханьков, у тебя там не осталось?
Маханьков удивленно посмотрел на него, не ответив, и тот, видно понял, что заботило нас.
— Бросьте вы унывать, лейтенант.
— Как бросишь! Вон час остался.
— Го! Целый час еще! Целый час — это ого!
Я смолчал. Он меня злил, этот непрошеный оптимист, который, пританцовывая от мороза, нес совершеннейшую, на мой взгляд, чепуху:
— Час — его пережить надо.
— Вы-то переживете.
— Может, да, а может, и нет. На войне оно всяко бывает.
Гринюк потопал еще и опустился на колени у края окопчика. Затем, потирая руки, довольно бодро, с какой-то наигранной легкостью подался к Маханькову.
— Закурим, что ли, парнишка? Чтоб дома не журились?
Я отвернулся. Было почти противно смотреть на это его беспричинное бодрячество, которое коробило меня, издрожавшегося от холода и истерзанного муками этой роковой для меня ночи. А тут еще жутко мерзли ноги, но вставать и греть их нехитрым солдатским способом у меня недоставало сил. Сцепив озябшие руки в рукавах, я тоскливо смотрел в ночные сумерки, куда уходила дорога и где был наш полковой НП. И наверное, поэтому я сразу услышал в той стороне одиночный винтовочный выстрел, звучно грохнувший в сторожкой предутренней тишине. Правда, мое внимание нисколько не задержалось на нем: мало ли ночью стреляют на передовой да и в тылу тоже. Но тотчас же торопливо бабахнуло еще и еще. И через секунду затрещало, зашипело, заохало; трассирующие, видно с рикошета, веером разлетелись над пологим бугром.
Маханьков и Гринюк с недовернутыми цигарками недоуменно застыли возле окопа.
— Что такое?
— Обалдели они, там, что ли?
— Часовой, может? С перепугу, — сказал кто-то в цепи.
Нет, пожалуй, это не с перепугу. На случайный переполох это было мало похоже — уж больно остервенело палили автоматы. Грохнул, должно быть, гранатный разрыв, и опять — автоматы и редкое важное гроханье винтовок.
— Что за холера?
Гринюк сунул неприкуренную цигарку за отворот шапки и вскочил на ноги.
— Кажись, нелады. Надо б послать кого.
— Давай! Бери отделение — и бегом!
Младший сержант бросился вдоль канавы, а Маханьков, тоже увлекаемый всем случившимся, перескочил окопчик.
