— То была так себе. А эта новая… — уверяет Люся. — Только не лениться, мазать три раза в день… Вот еще, забыла: комиссия в четверг, так что, может, отпуск получите.
— Ого! — не выдерживает Лешка. — Вот это да! На Кубань. К Дарье Емельяновне! Возьми меня в адъютанты. А, командир?
— Ладно!.. Рано еще ржать, — говорит Желтых и, позванивая медалями, принимается за хлеб. — Думаешь, комиссуют? В медсанбат положат да мази пропишут.
— О, тоже неплохо! Медсанбат! Сестрички-лисички. Не хуже Емельяновны, — паясничает Лешка. Примерившись, он норовит выхватить из-под ножа командира горбушку, но Желтых бьет его по руке.
— А ну погоди! Порядка не знаешь.
Возле Люси, несмело переминаясь с ноги на ногу, стоит Попов.
— Товарищ Луся. Сильно тебя просить хочу, — говорит он и смолкает.
— Ну что, Попов, говорите.
— Жена письма не слал. Почему не слал — не знай Попов. Надо штаб документ пиши. Бумага печатку ставь.
— Послать запрос? — догадывается Люся.
— Вот, вот, запрос…
— Хорошо. Попрошу завтра в штабе. Скажите мне адрес.
Попов чешет затылок и вздыхает.
— Якутия. Район Оймякон…
— Боится, чтобы жена к шаману не перебежала… Пока он тут кукурузу ест, — подтрунивает Лешка.
Люся с обидой упрекает его:
— Ну что вы, Задорожный. Все с шутками.
— Жена нету ходи шаман. Шаман нету Якутия, — серьезно говорит Попов, делая ударение в слове «Якутия» на «и».
— Не слушайте его, Попов. Я все сделаю завтра, — просто обещает Люся и закрывает сумку.
— Ну, дочка, садись ближе, поужинай с нами, — приглашает ее командир.
Однако Люся поднимается с земли.
— Нет, нет, вы ешьте. Я уже…
Она берегся за сумку, и мне вдруг становится нестерпимо грустно оттого, что Люся вот-вот уйдет и я останусь в ожидании нового далекого вечера. Девушка спешит и старается на ходу закончить свои дела.
— Лукьянов, вы все болеете? А как у вас с акрихином? Весь выпили?
— Еще на два приема максимум, — тихо и тоже с затаенной грустью отвечает Лукьянов.
— Это мало. Возьмите еще немного. Только принимать регулярно. А то некоторые выплевывают…
— Ото! Из таких ручек выплевывать? — притворно удивляется Лешка. — Вот никакая холера не берет! А то из твоих, Синеглазка, ручек по килограмму этой отравы съедал бы. Ей-богу! Чтоб я сдох!
— Ох и весельчак же вы, Задорожный! Насмешник! — улыбается в темноте Люся.
Желтых тем временем раскладывает на палатке шесть ровных солдатских паек и, видя, что мы медлим, привычно покрикивает:
— Ну, чего ждете? Калача? А ну хватай, живо!
Задорожный огромной пятерней хватает горбушку, сразу надкусывает ее и, по-восточному скрестив ноги, усаживается возле палатки. Степенно берут по пайке Попов и Лукьянов, поудобнее устраивается на земле командир. Только мы с Кривенком неподвижно сидим на бруствере.
