В конце ужина она чувствовала приятное головокружение. Она не напилась, нет, не как на дне рождения у Эммы Лоумас, когда она одна выпила пять бутылок крепчайшего сидра и потом несколько часов ее рвало. Предметы только чуть-чуть расплывались, а все существо наполняло счастье и желание ощутить прикосновение его горячего тела, зарыться лицом в цитрусовый и одновременно древесный запах его одеколона, сделать свои фантазии реальностью.
Когда он встал, чтобы сварить кофе, она пошла за ним, несколько нетвердо держась на ногах, испытывая легкое головокружение, отчего вся комната слегка покачивалась, но это не было неприятно. Она встала сзади и обвила руками его талию.
– По-моему, вы чудо, – сказала она, – это просто фантастика.
Он повернулся и дал ей прижаться к себе, пряча лицо у нее в волосах и утыкаясь носом ей в ухо.
– Ты не похожа на других, – прошептал он, – совсем не похожа.
Животом она почувствовала его эрекцию. На какое-то мгновение ей вдруг стало страшно, потом его губы накрыли ее рот и она растворилась в поцелуе, чувствуя себя так, словно целовалась первый раз в жизни. Казалось, их поцелуй продолжался целую вечность, перед ее глазами вихрем проносился калейдоскоп разноцветных огней, а тем временем возбуждение все быстрее разгоняло кровь по венам.
Она почти не сознавала, когда он незаметно развернул ее так, что она оказалась прижатой спиной к верстаку, а он тем временем продолжал целовать ее, его язык быстро двигался у нее во рту туда-обратно. Внезапно он сжал ее запястье и сильным движением отвел ее руку в сторону. Донна почувствовала прикосновение холодного металла и мгновенно открыла глаза. В ту же секунду их губы разъединились.
В растерянности она смотрела на свою руку, не понимая, почему она оказалась зажата между челюстями больших стальных тисков. Он отступил на шаг и быстро закрутил ручку, челюсти тисков сомкнулись на ее покрасневшей голой руке. Она потянула руку, тщетно пытаясь высвободиться. Деваться было некуда. Она была поймана за руку, пришпилена к верстаку и тискам.
– Что вы делаете? – взвизгнула она. На ее лице написаны были боль и изумление. Для страха было еще слишком рано.
Его лицо оставалось совершенно бесстрастным. Застывшая маска вместо интереса и симпатии, которые она видела на этом лице.
– Все вы одинаковые, разве нет? – сказал он ровным, невыразительным голосом. – Готовы на все, лишь бы получить то, что вам нужно.
– О чем вы говорите? – взмолилась Донна. – Отпустите меня, это не смешно. Мне больно.
