«Всё-таки мне здесь не по душе, — вырвалось как-то у Токико. — Я поступила сюда, чтобы помогать им, как могу, но их взгляды на жизнь так непохожи на наши. Они не хотят правильно понять мои добрые намерения. Их ограниченность просто невыносима, хотя я и стараюсь изо всех сил относиться к ним терпимо…»
И она ушла из корейской компании. В кооператив, которым руководил её муж, Токико почему-то не пошла, а стала работать лоточницей галантерейного магазина.
Фумиэ переселилась из Кагосима в Токио за год до того, как разразилась война в Корее. В столице уже жила её младшая сестра Кацуё, она-то и помогла Фумиэ обосноваться в городе. Сначала Фумиэ поступила на фирму в Канде, а потом по рекомендации знакомого заглянула в корейскую Демократическую торговую компанию. Ей понравилась царившая там атмосфера товарищеского сочувствия, и она перешла туда.
Никогда прежде Фумиэ не сомневалась в том, что она такая же японка, как жители главных островов, и потому, живя здесь, чувствовала себя не хуже других. Однако вскоре после окончания войны, в первых числах февраля 1946 года, острова Амами, расположённые южнее 30 й параллели, были отрезаны от Японии, и с этого времени Фумиэ потеряла покой. Горе оторванных от родных мест корейцев, с которыми она теперь постоянно общалась, стало её горем. После ухода Токико Фумиэ осталась среди корейцев одна. Там она работает и по сей день.
А с июня прошлого, 1951 года, когда Фумиэ узнала о проекте японо-американского договора, о том, что острова Амами будут подвластны США, она ещё больше стала симпатизировать корейцам. Резкий запах чеснока и красного перца уже не выбывал у неё отвращения. Она видела в корейцах товарищей по несчастью, и ей хотелось быть к ним ближе. У них общая беда, и переносить её легче вместе.
«А о Кадзуо я лучше посоветуюсь завтра с Ким Он Сун», — решила она. При этой мысли шаг её стал ещё твёрже, и Фумиэ пошла быстрее. Вернулось хорошее настроение, хотелось, чтобы скорее наступил завтрашний день, когда она сможет побежать в контору и поговорить со своей сослуживицей.
На окраинах Токио, за каналом Аракава, улицы совсем не такие, как в центре, — низкие, запыленные, как бы приплюснутые. Кажутся они мрачными и жалкими.
Когда Фумиэ вышла из электрички на остановке К., было уже восемь часов. Волна пассажиров, заполнявших перрон в часы пик, к этому времени схлынула, и платформа была шуста.
Дул порывистый, холодный ветер. Фумиэ, невольно пригнув голову, подняла воротник пальто. Пересекла площадь перед вокзалом. Справа от неё ослепительно горели огни кинотеатра «Асахи-кан». Было светло как днём. Холод, казалось, стал ещё более пронизывающим.
