Расклад рун | страница 2
И вот теперь Вирджиния сидела на расстоянии каких-нибудь десяти дюймов от пола, приняв одну из двух возможных на этом табурете поз, одинаково унизительных. Она могла сесть, сжав колени перед собой и обхватив их руками, словно красотка образца 1943 года. Тогда ее юбка задралась бы почти до самых бедер. Вирджиния выбрала вторую позу: немного набок, отведя колени в сторону, спина прямо, руки на бедрах – что-то в стиле эксцентрических комедий тридцатых годов. («Возьмите письмо, мисс Смит!» – рявкает Клод Рейнз, и Джин Артур быстрым деловым шагом входит в кабинет, отделанный панелями; блокнот для стенографирования прижат к высокой груди. Джин останавливается на мгновение только для того, чтобы слегка разгладить складки на платье.)
Как бы то ни было, Вирджиния обнажила взору профессора Карсвелла значительно большую часть бедра, нежели следовало, взгляда на которую он явно не заслуживал. Конечно, она может встать, но это сразу же будет истолковано как непростительная дерзость, а Джин Артур никогда не дерзила Клоду Рейнзу, по крайней мере до самых последних кадров. Ну что ж, придется раз и навсегда запомнить на будущее: ни при каких обстоятельствах, идя в университет, не надевай коротких юбок!
– Я тешил себя надеждой, – продолжал Карсвелл, причем его голос выражал всю гамму трагически горького разочарования, – что из всех моих молодых коллег хотя бы вы одна сохранили профессиональное целомудрие. Ваша диссертация, во многих существенных вопросах далеко не совершенная, была тем не менее для человека вашего возраста весьма разумно написанным исследованием.
Карсвелл печально всматривался в улицу сквозь жалюзи, похлопывая по ладони свернутой в рулон бумагой. На его лицо падала тень, солнечные лучи освещали только жилет и бабочку.
– И вот теперь я вижу, что вы являетесь или, может быть, стали интеллектуально неразборчивой, вы предались духовному распутству, бездумно и с порочным восторгом отдаваясь, как и остальные представители вашего охочего до наслаждений поколения, вульгарным удовольствиям постмодернизма.
Сделав паузу, он бесшумно повернулся к Вирджинии и устремил на нее взгляд, словно яркий луч интеллектуального света. Как ни рассматривать его поведение, по любым стандартам оно балансировало на грани оскорбления. Тот факт, что Карсвелл никогда к ней не прикасался – собственно, насколько Вирджинии было известно, не прикасался вообще никогда и ни к кому, – ничего не менял. Его поведение было значительно более оскорбительно, нежели простое прикосновение рукой к голой коленке.