– Когда ты наконец поймешь, что ищешь то, чего на свете не существует? – и Остронос сердито отвернулся.
Оба приятеля, монах и тэнгу, помолчали некоторое время, сидя на оглобле.
– Тэнгу, тэнгу, восемь тэнгу, а со мною – девять тэнгу! неожиданно пропел монах. – Если дождик не пойдет, будем до утра плясать!
– Тэнгу, тэнгу, девять тэнгу, а со мною – десять тэнгу! – с готовностью подхватил Остронос. – Если тигр не придет, будем до утра плясать!
И хлопнул монаха веером по плечу.
– Ну так как же? – и Остронос, подражая старенькому настоятелю, покашлял и скрипуче произнес три загадочных слова.
– Отступить нельзя, – твердо сказал Бэнкей. – Возможно, девочка в опасности. Да и за укус я хотел бы рассчитаться, хотя месть недостойное монаха чувство. Опять же – оборотень… С ним бы беды не случилось… Так что, раз отец настоятель приказал, то и буду преследовать!
Норико притаилась за плетеной ширмой. Ее молодая госпожа Йоко, которую здесь звали совсем иначе – Гэн-но-тюро, вместе с другой придворной дамой, носившей имя Акико, но имевшей еще и прозвище, которого Норико не могла выговорить, укладывались спать, но укладывались как-то странно. Похоже, они собирались принять ночного гостя.
Ничего удивительного в этом не было – Норико в самом начале своей придворной карьеры уже шарахнулась как-то утром от висевших в женских покоях на церемониальном занавесе пурпурных мужских штанов. Служанки ее втихомолку подняли на смех, а госпожа потом объяснила, что главное – утонченные отношения между мужчиной и женщиной.
Ведь когда придворная дама обменивается с кем-то стихами – это только отрадно и для нее, и для ее подруг. Полученные стихи дружно обсуждаются, идет поиск скрытого в них смысла, потом пишется ответ, переписывается на дорогой бумаге, бумага сворачивается особым образом и, обратившись в толстую длинную полоску, завязывается узлом или скручивается по краям. Затем послание прикрепляется к ветви дерева или стеблю цветка, а ожидающий снаружи слуга получает награду и уносит письмо своему господину. Все это – очаровательно и вызывает волнение в сердце, и если дама в конце концов позволяет избраннику какие-то вольности – кому какое дело? Вот уж это касается только мужчины и женщины, и никого больше!
Норико сперва удивилась – если бы у нее дома кто-то в усадьбе позволил себе такие изысканные утонченности, старый господин живо бы навел порядок. А через день или два после сделанного госпожой Гэн-но-тюро внушения ее отыскал посланец Фудзивара Нарихира с очередным свертком шелка, очень красивого, чтобы сшить платье цвета глицинии, бледно-лилового с зеленым исподом.
