В Нельсоне Галлагер обрел идеального сына, который читал все рекомендованные книги и смеялся всем его шуткам. Бывший сержант вновь разбудил в ученике страсть к литературе и заразил его честолюбием: Нельсон должен был сделать ту самую научную карьеру, которую не сделал Галлагер. В начале гражданской войны Хорас Грили[23] воззвал: «Иди на Запад, молодой человек»; в отеческом исполнении Галлагера это звучало: «Иди в Магистратуру, молодой человек».
И Нельсон послал заявления в Гарвард, Йель, Принстон, во все крупные университеты Среднего Запада и Калифорнии, а профессор Галлагер дал ему блестящую характеристику. Однако, хотя в дерзанье цель, никто не говорил, что эта цель достижима. Престижные университеты отказали Нельсону или поставили его в очередь, так что ему пришлось удовольствоваться скромным учебным заведением в Индиане, где литературу преподавали по новейшей программе. Галлагер, скрывая разочарование, утешал Нельсона.
— В научном мире человека ценят по заслугам, — сказал он, — а не по тому, где он учился. — И добавил, хлопнув Нельсона по спине: — Р. П. Блекмюр[24] даже колледжа не окончил!
Лето после колледжа Нельсон провел в Майтеге, крася дома и воображая, какими будут следующие несколько лет в его жизни. Галлагер в самых радужных тонах расписал ему собственные годы в магистратуре: он жил в жестяной армейской времянке, писал диссертацию на ломберном столике в одном углу комнаты, пока его жена и дети смотрели «Ваше лучшее шоу» в другом. На прощание он подарил Нельсону томик Аристотеля в супере. «Хорошая основа для твоего будущего семинара по теории литературы», — сказал Галлагер, и Нельсон, пропахший олифой, за лето прочел Аристотеля от корки до корки.
Однако на первом же семинаре по теории литературы преподаватель — долговязый, без единого волоса, в очках с тонюсенькой оправой и пиджаке «в елочку» поверх белой водолазки — взял двумя пальцами Аристотеля в бумажной обложке и поджег его зажигалкой. Затем без единого слова бросил книгу в мусорную корзинку и смотрел, как она горит, а когда Нельсон хотел открыть окно, чтобы выпустить дым, резко повернулся к нему и рявкнул: «Сидеть!»
— Я хочу, чтобы вы нанюхались этого дыма, — объявил профессор с легким, по всей видимости французским, акцентом. — Чтобы он пошел у вас из ушей.
К концу семестра вы будете чувствовать этот запах даже во сне; он станет для вас таким же привычным, как вонь ваших бледных смердящих тел.
Нельсону подумалось, что для сентябрьского утра в Индиане это сказано чересчур сильно.
