, которое каленым железом выжигалось на лбу у каждого бежавшего и снова захваченного раба. Слепой глаз и клеймо уродовали лицо этого человека, и все же в нем было нечто, придавшее Бренну надежду. — Мы не лазутчики, – горячо повторил он. – Мы пришли присоединиться к Спартаку. Одноглазый силач испытующе посмотрел на него, подошел вплотную и схватил за плечо. Бренн не шелохнулся, хотя ему было больно. — Ты, значит, был рабом, – произнес он немного скрипучим голосом. – А где? — На севере Самниума, вблизи Ауфидены. Внезапно человек словно чтото сообразил. Резким движением он обернулся к толпе. — Расходитесь по местам! – прогремел его голос, зазвучавший вдруг необычайно громко. – Кто вам разрешил самовольную расправу? С этими мальчишками все в порядке. Люди сразу же подчинились и рассеялись в разные стороны. Одноглазый снова повернулся к мальчикам. — Они озлоблены, – промолвил он, указывая на людей. – Но это понятно: только два дня назад всему пришел конец. Раньше они не были такими. Мы крепко надеялись. Спартак должен был взять Рим и вернуть отверженным их место в мире. Так он нам говорил, а если б ты когданибудь слышал его голос, то сразу понял бы, что он хочет сказать. Но теперь он мертв, и я ничего больше не знаю. Меня зовут Феликс. Надо вам поесть чегонибудь. — Нам только сперва лошадей напоить, – сказал Бренн. – А потом мы бы с тобой поговорили. — Насчет еды у нас неважно, – ответил Феликс с какимто резким смешком. – Лошади ваши в лагере долго не протянут. Вчера у нас пало несколько лошадей. Он пробормотал чтото про себя и подмигнул единственным глазом. Потом размашистым движением руки указал на лагерь. — Не думайте худого о наших людях. Там, откуда они пришли, их тонкому обращению не учили. Вы, видимо, неглупые парнишки, и я был бы рад, если бы вы стали мне помогать. Ребята у меня хорошие. И сам Спартак назначил меня начальником над ними. Он мне сказал: «У тебя только один глаз, но ты умеешь смотреть дальше, чем многие другие, и вразумлять тех, кто в этом нуждается». А теперь он мертв. Да, это был человек! — И Феликс продолжал упавшим голосом: — Мы думали, ничто не может его убить. И все же он погиб. Я видел, как он сражался один против сотни врагов, и они не могли с ним справиться. Он убил больше двадцати человек, пока ему не нанесли удар в спину. — Он взглянул на Бренна и Марона с кривой улыбкой. — Может быть, вы спросите, почему я не пал вместе с ним, как пали все другие храбрецы? Вам это не понятно. Да и мне самому тоже. Он был мертв, прежде чем я смог до него добраться. Я сражался и плакал. Но было уже поздно. Нас разбили. Да, мальчики, великое двухлетие пережили мы, мы – отверженные. Он снова сделал рукой размашистое движение. — Наши люди измучены, озлоблены. Но в них много хорошего… Ну, ступайте, поите лошадей. Он отошел, и мальчики взяли под уздцы лошадей, которые старались на ходу подщипнуть хоть немного редкой травы. Направляясь к источнику, они прошли сквозь ряды тех, кто уцелел из войска восставших рабов. Теперь, когда беглецы были приняты в их лагерь, рабы сразу позабыли о своей недавней враждебности. Они шутили, дружелюбно разговаривали, и мальчикам трудно было распознать в них тех людей, которые всего несколько мгновений назад кричали, угрожая им смертью. Теперь это были добрые парни, измученные усталостью от непрерывных боев и быстрых переходов среди пыльных, выжженных солнцем холмов. И как ни тяжело было мальчикам узнать о гибели Спартака и разгроме его войска, ими овладело радостное чувство оттого, что они, наконец, обрели товарищей по общей беде.
