Аплодисменты. Один Брейер не хлопает.
Мейнерт. Одно слово в заключение. Я не отвергаю существования гипнотизма, напротив. Но я рассматриваю гипнотизера и гипнотизируемого как пару больных, из которой серьезнее болен отнюдь не гипнотизируемый. И мне жаль коллег, которые, пусть из чувства альтруизма, опускаются до того, чтобы играть при больных роль нянек при младенцах. Господа и дорогие коллеги, вернемся к нашей профессии врача, самой прекрасной из профессий. Пока исследования в физиологии не откроют нам новых свойств нервной системы, давайте придерживаться испытанных методов лечения. Массаж, душ, электротерапия – эти методы могут вызывать улыбку у нашего молодого собрата, но все-таки опыт доказывает, что без них излечение невозможно. Будем терпеливы и, главное, будем скромны! В чем и состоит первейший долг врачей и ученых.
Взрыв аплодисментов.
Председатель (обращаясь к Фрейду). Доктор Фрейд, не желаете ли вы ответить доктору Мейнерту?
Фрейд (твердым, уверенным голосом). Доктор Мейнерт вынес мне приговор, не подлежащий обжалованию. При этом он не соизволил выдвинуть возражений научного характера. В данных обстоятельствах я не вижу что ему можно возразить. И поскольку я считаю своим долгом уважать его возраст и большие заслуги, то предпочитаю промолчать.
Фрейд резко подхватывает свою папку и, не поклонившись, уходит. После этого бегства многие расслабились, легкий смешок пробегает по залу, пока слушатели поднимаются со своих мест. Некоторые с выражением восторженного ободрения пожимают Мейнерту руку. Вокруг него слышится:
– Вы отлично осадили его…
– Этот мужлан хочет поучать своего кюре.
– Молокосос…
Позади Мейнерта оживленно спорят два врача.
Первый врач. А вы чего хотели? Он же еврей!
Второй врач (приятно удивлен). Вот в чем дело.
Первый врач. Именно, хотя я не антисемит. Я лишь говорю, что нужно быть евреем, чтобы ездить в Париж за теориями, которые известны в Вене всем и уже давно отвергнуты.
Второй врач (грустно качая головой). Ясное дело! У этих людей нет родины.
Ночь. Пустынная улица.
Фрейд, с пылающими глазами, в глубоком раздражении идет в одиночестве. У тротуара, рядом с Фрейдом, останавливается карета. Фрейд вздрагивает, услышав голос Брейера.
Брейер (высовываясь из кареты). Садитесь! Садитесь скорее! Я вас разыскиваю целый час. Почему вы пошли этой дорогой?
Фрейд, помешкав, садится в карету. Он явно испытывает облегчение; чувствуется, что он признателен и благодарен Брейеру. Но он снова обрел свой мрачный вид и все свои тормозящие инстинкты: общение с людьми дается ему с трудом.
