– Рыбки, они бывают такие маленькие, симпатичные...
– Сиамские, персидские, беспородные, любые. Старые и совсем маленькие...
– Вам не нужно приучать их ходить в туалет или...
– Я их просто обожаю.
– Кого?
– Моих кошек.
– Мне казалось, мы говорили о рыбах.
– Нет, я рассказывал вам о своих кошках и котятах.
– Хорошо. Хорошо. У вас их много, да?
– О да. У меня... – Он задумался, тряхнул чубчиком, потом глупо ухмыльнулся: – у меня целая орава кошек. – И расхохотался.
Все. Я уже достаточно отвлекся.
Я просто уставился мимо него, брезгливо оттопырив нижнюю губу. И в этот момент увидел в зеркале, как девушка с шоколадными глазами и сладкими губами яростно замахала рукой перед своим лицом, а потом повернулась к здоровяку.
Я услышал ее вежливую просьбу:
– Прошу прощения. Вы не могли бы не делать этого? Я скоро...
Он сидел, все так же развалившись на стуле и выставив вперед жирную ногу. Зажженную сигару он держал между большим и указательным пальцами. С ухмылкой посмотрев на нее, он небрежно бросил:
– Тебе это мешает, детка? Ну что ж, если тебе не нравится, можешь уйти. Мы живем в свободной стране.
"Наверное, один из этих умников", – подумал я. И напомнил себе – сиди тихо, ни во что не влезай, не строй из себя идиота. Я застыл на своем месте, но мое лицо против моей воли запылало, и на верхней губе выступили капельки пота. Вне всяких сомнений, мои железы начали усиленно работать из-за контраста между тем, что сказал этот жирный буйвол, и как он это сказал. И частично из-за только что завершившегося нелепого разговора с барменом.
Может, парнишка за стойкой и не походил на Геркулеса или Казанову, он даже показался мне слегка туповатым, но был приятным малым и никому не желал зла. Чего не скажешь о другом "парнишке". Ему явно не терпелось причинить зло.
Уф, в конце концов, я здесь по долгу службы. Я не могу разобрать это заведение по кирпичику. И мой белый боевой конь давно пошел на мясо. Так я внушал себе.
Девушка отвернулась, придвинулась поближе к столу – и, бог мой, ее лицо пылало.
Вместо карнавального костюма на ней было бледно-голубое вечернее платье с глубоким вырезом, открывающим высокую грудь с обольстительной темной ложбинкой. Когда она взволнованно, глубоко дышала, ее грудь ритмично поднималась и опускалась, и было в этой полуобнаженности что-то необычайно чувственное. Казалось, у нее внутри тихо напевает труба и дюжина альтовых саксофонов. Пальцами одной руки она нервно барабанила по столу.
