Гай вопросительно вскинул глаза.
— Говорят, капитан распорядился взять в трюмы сыпучий груз, — сказал моряк. — А переборки убрали, чтобы выгадать объем. Ну, а при крене груз вроде бы сместился к борту. Но надо сказать, что в эту версию не все верят. Трудно представить, чтобы опытные моряки сделали такой просчет...
— А тогда... почему?
— Возможно, необычная, непредвиденно большая волна. Такие иногда возникают в океане, явление это еще не изучено...
— А люди спаслись?
— Всего семь человек...
Гай оглянулся на «Крузенштерна». Барк был уже далеко, но виделся четко. Стройный, гордый, он казался в то же время и печальным. Черный на закате... Может, в этот вечерний час он грустил о погибших братьях? Невесело быть последним...
Но вдруг на корме «Крузенштерна» белой звездочкой мигнул огонь. Яркий, неунывающий. Живем, мол..,
«Месяц звонкий и рогатый...»
Все было не так просто, как думалось Гаю. Инженер-конструктор Анатолий Нечаев решился взять с собой племянника не сразу. Были всякие сомнения. Но понимал Толик, что сестре Варваре очень надо повидаться с мужем, который застрял на строительстве где-то в африканских песках. Бывает в жизни, когда человеку что-то очень надо. Иначе бы Варя и не решилась отпустить своего Мишку с братом за три тыщи верст от дома.
Позволить, чтобы Мишкина бабушка — и его, Толика, мама — отказалась от санатория, он тоже не мог. Мама много лет маялась с печенью, да и вообще здоровье было неважное. Возраст-то уже за шестьдесят...
«Вот видишь, никуда не денешься», — сказал себе Толик, чтобы убедить себя окончательно. Потому что, с точки зрения здравомыслящего человека, это была явная авантюра: тащить с собой непоседливого мальчишку, когда едешь работать.
Но помимо всяких объективных причин для этой «авантюры» была еще одна причина — лично его, Толика.
Как многие взрослые люди, запоздавшие с устройством семейной жизни, он с глубоко спрятанной завистливой ласковостью смотрел на чужих детей. Особенно на мальчишек. Потому что в каждом мужчине живет мечта: чтобы у него был сын. Может быть, мечта эта не всегда и осознанная, дремлющая под пластами повседневных забот и жизненных сложностей, но она есть, она теплится и порой обжигает душу вспыхнувшим ревнивым огоньком — при виде растрепанной голосистой вольницы, гоняющей мяч на пустыре, или отчаянных велосипедистов, обогнавших тебя по поребрику тротуара (один на седле, другой на багажнике — ноги вразлет, зацепил, обормот, пыльным кедом по брючине), или при встрече с деловитым семилетним музыкантом, который несет по улице большущий, с себя ростом, футляр...
