– Теперь, что ли, когда этот говнюк пасть свою открыл насчет Сэл…
– Слушай, кончай мне резину на уши вешать! Мне твоя брехня по барабану, нам надо…
– Эй! Да это ж одна из девчушек-панкушек!
– Точно! Глянь, сиська одна голая! (Коула замутило.)
– Эй, а давай ее в спальню затащим минут на пять… (Коула затошнило в буквальном смысле.)
– Слушай, мне Сэлмон уже три недели с оплатой мозги скипидарит, так что пока он не перечислит, я…
(Коул чихнул, поперхнувшись пылью.)
– Эй, мы к нему все-таки пробились! Он уже в курсе насчет всей этой хрени с концертным залом; он даже сам прифигел, когда узнал про ту голограмму… Велел, чтоб мы по максимуму из этих выжали, а потом отвезли их полюбоваться на Алькатрас [6] с уровня подводной лодки. (Гогот.)
– Маски, говорит, пока не снимать.
(Страдальческие стоны.)
Кто-то ухватил Коула за наручники и рывком привел в вертикальное положение. Из глаз буквально брызнули слезы (пришлось даже прикусить себе щеку) – настолько засаднила рука от въевшегося в кожу металла. Пошатываясь и моргая, Коул огляделся. Большое, скудно обставленное помещение. Новое, но уже загаженное. И в нем около трех десятков рыл – торчат в дверях, сидят за деревянным столом на небольшой кухоньке, подпирают пустые стены. Двое стоят непосредственно перед ним; застыв в напряженной позе и чуть подавшись вперед, ждут какого-то сигнала. И на всех эти маски, от которых вокруг рта – матовые пятна влаги, а черты лица смазаны и приплющены, словно прижаты к невидимому окну.
Рядом на кушетке лежала Кэтц, свесив руки (без наручников). Пластиковой маски на ней уже не было. Она ровно дышала, и тяжесть у Коула в груди пошла на убыль: жива.
От него не укрылось, что веки у Кэтц чуть дрогнули. Хотя она по-прежнему лежала неподвижно, притворяясь, что без сознания.
Коул встретился глазами с одним из рыл.
– Давайте, – кивнула женщина.
Безусловно, первые удары болезненны. Первые пять или шесть. Память об этом сохранилась смутная, но, кажется, он тогда плакал и порывался бежать. Его удерживали сзади. После каждого удара задавали вопрос. Глухой удар в правый висок разросся в жаркий шум по всей черепной коробке.
– У тебя на портмоне значится: «Стью Коул», и один из наших знает твой клуб. И еще мы знаем, что ты не одобряешь наших действий. Так что, бля, ты думал против нас учинить на том концерте? – (Коул не ответил.)
По левой щеке хрястнуло так, что боль прошла серебристым звоном, будто весь он был из стекла.
