– Да, уж лучше пообвыкни, – согласилась Кэтц.
– Я не люблю, когда ты читаешь мои мысли, когда я об этом не прошу, – напомнил он тихо.
– Извини. Просто случайно подхватила твои флюиды.
– Да ладно. Все правильно. Конечно. Ерунда.
– Слушай, не срывайся на мне, Стью. Ты же не на меня сейчас злишься.
– Тебе-то откуда, на хер, известно, на кого я злюсь? – Коул осекся, глядя прямо перед собой. – Если ты не считываешь мои мысли.
– Не считываю. Во всяком случае, не могу это делать безостановочно. Я знаю, что ты злишься, потому что знаю тебя. Знаю уже по тому, как ты держишь руки. Будто сам себе в морду собираешься заехать, дурачина. Так что уймись: твой долг, тебе и платить. Не перепихивай его на меня. Я под твоей виной вместе с тобой не подписывалась.
Коула пробила крупная дрожь. Он попытался ее унять, но не смог. Чувствовал, что так и будет трястись, пока от этих толчков не развалится машина. Чувствовал скованность, аж трудно было дышать.
– Выпусти меня, – скомандовал он неожиданно. – Надо кости размять. Увидимся в клубе. Подумать хочу.
Кэтц резко остановила машину.
– Может быть, увидимся в клубе.
Коул выбрался наружу. Она рванула машину с места, не дав ему даже закрыть дверь. Машину накренило на скорости, отчего дверца захлопнулась сама; впечатление было такое, будто и автомобиль сердит на него.
Коул огляделся по сторонам – до него дошло, что он находится в совершенно незнакомом месте.
Он стоял на Полк-стрит. Вдохнул воздуха и, в который раз, вздрогнул. Ночь была холоднее, чем обычно в это время года.
Высокая русоволосая женщина, неброско одетая под офисного работника, инструктировала стайку юных сутенеров.
– Мне по барабану, верите вы этому или нет, – вы должны сами это выяснить. Имейте это в виду. Наш союз – это единственное, что прикроет вас в конечном итоге от шнырей, полиции и прочей швали, которая стремится вас объ'бать. – Точно: представительница профсоюза путан.
Коул удалился за пределы слышимости. Прошел мимо какого-то кабака, на минуту попав в волну теплого воздуха от его вентиляции; пахнуло пивом, вином, стойким табачным духом вкупе с гомоном уютно устроившихся пьянчуг, пытающихся друг друга перекричать.
Миновал открытый в этот полночный час магазин компакт-дисков – островок цветистых огней, сотрясающийся от музыкального рева. Район был почти стопроцентно «голубой» – веселый, жизнерадостный, истекающий смехом и признаками ненавязчивой дружелюбности. Геи принимали в свою среду по большей части кого угодно. Коул и сам захаживал иногда в гей-бары, наблюдал, как мужчины флиртуют с мужчинами, женщины с женщинами, мужчины ласкают мужчин и… Ему нравилось наблюдать ощущение скрытой близости в этих ласках; общая атмосфера раскованности, дух эдакого развеселого бунтарства. Иногда становилось даже стыдновато за свою гетеросексуальность. Он с горечью прикидывал, а не перенаправить ли свой сексуальный огонь, чтобы сходиться вот так же свободно, как эти геи; умеют же, надо отдать им должное.
