Для этого, а не для личного успеха он и закончил весной школу Адашева.
О том же напоминает и стоящий на столике у изголовья портрет Леопольда Сулержицкого и его рука на нем: «Так вы мне милы и симпатичны, дорогой Женечка Вахтангов, талантливейший из моих учеников, что не могу и не хочу придумывать никакой надписи. Помните, что я вас люблю».
Того же требует от него и встреча с К.С. Станиславским и В.И. Немировичем-Данченко этой весной. 4 марта он вошел в кабинет директора Художественного театра. Владимир Иванович поднялся из-за стола, пересел на маленький угловой диванчик и указал на кресло, в котором сиживали Антон Павлович Чехов и Алексей Максимович Горький…
— Садитесь, пожалуйста. Ну-с, что же вы хотите получить у нас и дать нам?
Вся обстановка в этом крохотном кабинете располагала к негромкой, откровенной беседе. Владимир Иванович, внимательно изучая лицо собеседника, подождал, пока Вахтангов опустится в кресло, чуть заметно улыбнулся в аккуратно подстриженные густые усы и красивую чуть молодцеватую седую бородку, ждал.
Вахтангов повторил мысленно: «Ну-с, что же вы хотите получить у нас и дать нам?..» Что на это ответить? Фотографии артистов и драматургов, а их тут множество, на стенах, с автографами-посвящениями Немировичу, как будто тоже улыбнулись при этих словах и мгновенно дали понять: «Держись, брат!» Суховатая, прямая, властная линия сложенных губ хозяина и зоркие глаза его говорили о требовательности, больше того, о щепетильности, с которой тут относятся к культуре труда артистов, к культуре каждого слова и жеста. У человека, а тем более у артиста ничего не должно быть лишнего, крикливого и все должно быть прекрасно: и душа, и костюм, и зрелость, и молодость…
Сделав над собой усилие, Вахтангов ответил:
— Получить все, что смогу. Дать? Об этом никогда не думал.
Немирович чуть заметно прищурился.
— Чего же вам, собственно, хочется?
— Научиться работе режиссера, — твердо ответил Вахтангов, мужественно идя навстречу не столько официальному характеру, сколько действительной ответственности момента.
— Значит, только по режиссерской части?
— Нет, я буду делать все, что дадите. — Теперь Вахтангов почувствовал себя свободно и легко — он говорил вполне искренне.
— Давно ли интересуетесь театром?
— Всегда. Сознательно стал работать восемь лет тому назад.
— Восемь лет? — оживился Немирович. — Что же вы делали?
Вахтангов не хотел показаться хвастливым, ответил как можно более кратко:
