- Спасибо на добром слове! - просияла польщенная Сашенька.- Ты будешь замечательным хирургом! - добавила она простодушно.
- Да? - Адам Сигизмундович покраснел.- Я думал, что я уже замечательный.
Сашенька испугалась, хотела сказать что-то в свое оправдание, но он нашел в себе силы улыбнуться.
- А у тебя школа будь здоров, не зря ваш московский госпиталь славится на всю страну. А кем ты была там?
- Старшей операционной сестрой отделения неотложной хирургии.
- Ого! Так ты уже и там не в рядовых ходила? А почему попала на фронт, почему отпустили?
- Я очень просилась. Может, сама не знала, что хотела встретиться…- Сашенька лукаво подмигнула ему и сказала сияющими глазами все, что только можно было сказать. Он понял.
- Спасибо… Ладно, поехали дальше.
- Товарищ Раевский, вам спиртику плеснуть полстакашка? - спросила, заглянув в палатку, немолодая сестра с белым эмалированным чайником в руках.
- Нет, Клавдия Пантелеевна, я пока бодр. Еще рано.
- И ты пьешь? - удивленно спросила Сашенька.
- Все пьют, но я первые шесть-семь часов держусь, а потом всякое бывает. Иногда ведь приходится оперировать сутками, так что заправляемся.
Сашенька промолчала.
Было утро…
Был день.
Адам Сигизмундович на Сашенькиных глазах дважды "заправлялся". И она видела, что это ему помогает. К утру вторых суток поток раненых схлынул. Адам и Сашенька еле держались на ногах.
- Все, хлопчики! Все, девоньки! Всем отдыхать! - скомандовал К. К. Грищук.
Сашенька не помнила, как добралась до своего грузовичка. Утро было ясное, солнечное, будто хрустальное, и такая же тишина стояла в мире: нигде не ухало, нигде не ахало, все было так мирно, так светло. Добралась она до своей лежанки и уснула мгновенно, только вздрагивала во сне, хотя ничего ей не снилось. А залезая в грузовичок, она попросила Господа, чтобы ей доснилась та самая живая рыба-штабс-капитан и предсказала будущее. Но ничего ей не приснилось.
Озерцо в песчаном карьере рядом с лагерем было неглубокое, вода в нем стояла прозрачная и настолько теплая, что даже сейчас, в сентябре, вились над ее зеркально сияющей на солнце гладью мушки. Шли первые дни бабьего лета, нежное тепло послеполуденного солнца прогрело воздух настолько, что захотелось искупаться, для этого и пришли сюда Адам с Сашенькой.
- Я тебя стесняюсь,- сказала Сашенька,- давай сначала искупаюсь я, а ты посторожи в лесу на дорожке. А потом я посторожу.
На том и порешили.
Воды в озерце было чуть выше пояса, но Сашенька умудрилась даже поплавать, крупитчатый песок на дне приятно щекотал ступни ног, сердце замирало от радости, и хотелось крикнуть что-то ликующее, что-то громкое-громкое, чтобы услышали далеко-далеко, чтобы мама в своей дворницкой тоже услышала и поняла, как сладостно ее дочке, как она, мама, оказывается, была права, когда говорила, что на фронте ей кто-нибудь встретится… Боже мой, откуда мама все знает? Все предугадывает… Сашенька присела так, что вода дошла ей до подбородка, и прошептала над зеркальной гладью:
