Для молитв и важных мыслей она пользовалась латынью, для стихов и маленьких баллад – мелодичным французским. Но когда Элейн повзрослела, особое удовольствие доставляла ей возможность писать о чем-то сокровенном на языке, который не знал никто, кроме нее.
Два года назад леди Меланта прислала в замок миссис Либуше, знахарку из Богемии, чтобы та обучила Элейн разбираться в лекарственных травах, хирургии, а также практическому целительству. Это, как говорилось в сопроводительном письме, должна уметь любая знатная дама.
Но за подарками леди Меланты часто скрывалось больше, чем видно глазу. Элейн научилась у знахарки не только делать мази, притирания и другие целебные средства. Она выучила ее родной язык, странный, совсем не схожий с французским, тосканским, латынью или английским. На нем-то Элейн и писала свои вдохновенные размышления.
Кара сразу невзлюбила знахарку. То забывала послать ей дрова для очага, то жаловалась, что она учит Элейн своим бесполезным варварским словам, то ее раздражало, что по снегу и по траве она ходит босиком, – это непристойно, вполне могла бы купить башмаки из тех денег, которые платит леди Меланта. Но миссис Либуше сказала только, что обувь ей мешает, она хочет чувствовать землю. Кара отвечала ей грубыми выходками. Большего она не могла себе позволить. Либуше прислала графиня Меланта, поэтому Либуше оставалась в замке.
Элейн вздохнула, постукивая гусиным пером по нижней губе. Она не осмеливалась писать любовную поэму на другом языке, но богемский язык Либуше вряд ли годился, чтобы выразить смятение, овладевшее ее душой. Элейн очень хотелось поговорить сейчас с Либуше, как они часто делали, гуляя по лугам.
Но знахарка добровольно покинула замок, когда Элейн исполнилось шестнадцать лет, оставив в ней постоянное чувство одиночества, которое не убывало до того дня, пока Раймон не сел за стол в главном зале Сейвернейка. Вдохнув запах его перчаток, Элейн начала стихотворение о радости и любви. Она тщательно выписывала каждую букву, чтобы не сделать ошибок и не испортить тонкий пергамент страницы.
– Элейн! – донесся снизу пронзительный голос Кары, не предвещавший ничего хорошего.
Элейн захлопнула книжку, забыв промокнуть чернила, и, пока сестра поднималась по лестнице, спрятала любовный амулет вместе с перчатками Раймона в сундук. Потом опустила крышку и села на нее. – Элейн!
За Карой следовал мужчина в грубой шерстяной одежде, принесший с собой запах пота и скотного двора. Элейн узнала в нем мужа той самой женщины с птичьей фермы, у которой она взяла черное перо в обмен на щепотку имбирной пудры, тайком позаимствованную у Кары. Поднявшись, Элейн сделала реверанс.
