Южные Кресты | страница 4
Без иронии мы не были бы высшими существами низших сфер. «Я прикалываюсь – следовательно, я существую», – вот что следовало бы сказать Декарту, ибо мышление ведет, скорее, в направлении небытия, а смех, вырываясь из недр нашего до гулкости опорожненного подсознания, пенится на губах ненасытных пиволюбов, шипит и искрится на солнечных золоченых ручках ослепленных дверей. Вы знаете, что такое слепые двери? Это отверстия глаз, погруженных в самосозерцание и пропускающих мимо радость красок текущего бытия. Ирония – вот единственное средство излечения от этой самопогруженной слепоты. «Мне есть что спеть, представ перед Всевышним…» А есть ли у нас в запасе пара острот развеселить Всевышнего, который просто обязан обладать вселенским чувством юмора? Если вы в этом сомневаетесь, посмотрите на Сеню Вечнова, и вы согласитесь, что Господь был в игривом настроении, когда его сотворял, отложив папироску и мня глину неустанными божьими перстами с тонкими черточками на границах фаланг, с точно такими же черточками, как и у вас, ибо мы Его создали по образу и подобию своему только для того, чтобы нам было на кого уповать. Бог, оглядевшись, поспешил создать нас, ибо и Ему не на кого более уповать. Вы никогда не задумывались, что мы нужны Богу настолько же, насколько Он нужен нам? Вы спросите, как такое возможно? О, в отношениях с Богом нет ни верха, ни низа, ни прошлого, ни будущего. Дорога к Богу напоминает лестницу в картине Макса Эрнста, где одно измерение плавно перетекает в другое. Так что мы можем вполне положиться на плечистое взаимосозидание, которое имеет место между нами и Богом, и насколько Бог создал Сеню, Сеня, в свою очередь, создавал Бога, и наоборот – и так без конца.
Так или иначе, в результате этого взаимного сотворения Сеня вышел невысокого роста, подвижный, всегда коротко постриженный, с чрезвычайно выразительным лицом, которое, казалось, постоянно гримасничало. Слегка оттопыренные уши дополняли образ иронического, почти комического персонажа, хотя, когда он был спокоен и задумчив, лицо его приобретало определенную мужественность и даже благородство черт.
Прибыв в Иерусалим в начале девяностых, Сеня устроился в крупную иерусалимскую больницу медбратом. Работа для трезвомыслящего человека, не правда ли? Увы, на стыке эпох случаются и не такие казусы. Дело в том, что в доживавшем свое последнее десятилетие Советском Союзе было принято, чтобы еврейские мальчики поступали в медицинские училища. Никто, конечно, не предполагал, что их любимые, умные сыновья будут подносить страждущим судна и по ночам заворачивать в простыни трупы (основное занятие медбратьев и медсестер в Израиле). Во-первых, в России дело обстояло несколько иначе: самую грязную работу выполняли все же не медсестры, а санитарки (с каким рвением они этой работой занимались, другой вопрос, речь сейчас не об этом), и при этом от них никто не требовал улыбок до ушей… Во-вторых, сделавшись медбратом, еврейский мальчик мог рассчитывать на облегченное (так называемое льготное) поступление в медицинский институт, – а еврею стать врачом так же необходимо, как почтовому голубю вернуться под кров домашней голубятни.
