– Понимаете, сначала меня третировала каждая собака за то, что у меня друг мексиканец, потом за то, что он странный и никому не нравится, а я все равно с ним дружу, а я-то думал, что дружба – это вещь святая; а потом это был просто кошмар, а теперь они пытаются все это повесить на меня и выворачивают наизнанку каждую мелочь, чтобы и ее пришить к делу…
Дуррикс поднимает руку и ласково мне улыбается.
– Ладненько, давай-ка попробуем сами во всем разобраться. И пожалуйста, постарайся и дальше быть столь же откровенным. Если ты сам, по собственной воле, будешь сотрудничать со следствием, у нас с тобой вообще не будет никаких проблем. А теперь ты мне вот что скажи: что ты чувствуешь, вспоминая о том, что произошло?
– Я просто сам не свой. Все из рук валится. А теперь все на свете называют меня психом, да-да, именно так и есть.
– А как ты думаешь, почему они так делают?
– Им нужен козел отпущения, нужно повесить кого-нибудь повыше для острастки.
– Козел отпущения? А тебе не кажется, что трагедия произошла как-то сама собой, необъяснимо?
– Да нет, конечно, в смысле, если бы тут был мой друг, Хесус, живой и здоровый, он сразу бы взял всю вину на себя. Стрелял только он, а я был просто свидетелем, даже и отношения ко всему этому не имел никакого.
Дуррикс внимательно изучает мое лицо и делает в бумагах пометку.
– Ладненько. Что ты можешь сказать о своей семейной жизни?
– Нормальная семейная жизнь.
Дуррикс держит ручку наготове и выжидающе смотрит на меня. Понял, сука, что нащупал самый главный геморрой в моей больной заднице.
– В деле указано, что ты живешь один с матерью. Что ты можешь сказать о ваших с ней отношениях?
– Ну, в общем, нормальные отношения.
И с этими словами у меня из задницы шлепается на пол огромная раковая опухоль, не спрашивайте почему. И теперь лежит себе на полу, подергивается и оплывает слизью. Дуррикс откидывается на спинку кресла, чтобы не так шибало в нос от моей ёбаной семейной жизни.
– Братьев у тебя нет? – спрашивает он, предусмотрительно разворачиваясь на пару румбов к востоку. – Или дяди, или вообще какого-нибудь мужчины, который пользовался бы в вашей семье авторитетом?
– Считайте, что нет, – отвечаю я.
– Но у тебя же есть друзья?..
Я роняю глаза в пол. Несколько секунд он сидит тихо, потом опускает руку мне на колено.
– Пожалуйста, поверь: Хесус и мне был глубоко небезразличен – и меня тоже глубоко перепахала вся эта история. Если можешь, расскажи мне, пожалуйста, как все случилось в тот день.
