Леона и Бетти переглядываются. Джордж тихо кашляет.
– Сдается мне, Дорис, что ты не слишком-то строго ее придерживалась.
– Ну, я, конечно, еще не успела в ней окончательно разочароваться, вы же понимаете… Да, кстати, а я вам говорила, что заказала холодильник – новый, поперечной системы?
– Уау, – говорит Леона. – Специальное Предложение? А цвет какой?
Матушка скромно роняет глаза в пол.
– Ну, в общем, миндальный на миндальном. Нет, вы на нее только посмотрите: раскраснелась, вся в поту, под шапочкой старых добрых светло-коричневых волос на собственной старой доброй светло-коричневой кухне. А внутри все ее органы вкалывают как сумасшедшие, пытаясь переработать желчь в земляничное молочко. А снаружи ее светло-коричневая жизнь увивается бессмысленными кольцами вокруг веселенькой красной загогулины на ее платье.
Я напоминаю ей о своем присутствии – из той части кухни, где у нас стиральная машина.
– Ма?
– А, вот и ты. Иди-ка спроси у этого телевизионщика, не хочет ли он стаканчик коки, там, снаружи, наверное, градусов девяносто[4], не меньше.
– У того, который одет как Рикардо Мандельбаб?
– Ну, он много младше Рикардо Монтальбана – правда, девочки? И симпатичнее…
– Хнфф, – доносится с дивана.
Джордж перегибается вперед, чтобы заглянуть матушке в глаза.
– Ты же не собираешься приглашать совершенно незнакомого человека в дом? Вот так вот – взять и пригласить?
– Ну, Жоржетт, ведь ты же знаешь, что жители Мученио славятся своим гостеприимством…
– А-га, – фыркает Джордж. – Только что-то я не слышала, чтобы кто-то из той группы поддержки, у которой в прошлый раз сломался здесь автобус, сильно рвался вернуться в наши края.
– Ну, это ведь совсем другое дело.
Все девочки, за исключением Пам, поджимают губки и переглядываются. Джордж аккуратно прочищает горло.
Брэд Причард наконец закончил трудиться над собственной задницей. Засим последует целая пантомима из множества разнообразных и ненужных жестов, в результате которой палец все равно окажется у него в носу. Выходя из кухни, я встречаюсь с ним глазами, указываю себе на задницу и смачно облизываю палец.
– Мм-ам, – верещит он.
Беула-драйв разбухла от жары. Я тащусь к стойке с лимонадом, которую соорудили соседские детишки на подъездной дорожке к дому номер двенадцать; за информацию о репортере они просят пятьдесят центов, и я бреду обратно, чтобы обследовать красный фургон под Лечугиной ивой. Мой нос расплющивается о заднее стекло. Под сиденьем – коробка из-под готового завтрака, а в ней половинка коричневого яблока. На полу какие-то проволочки. Растрепанная книжка под названием «Хорошая идея в масс-медиа». Потом – голова Ледесмы; покоится на паре старых башмаков. Он лежит на полотняном матрасике, глаза закрыты, тело расслаблено и все в поту. Как только я фиксирую на нем взгляд, он вздрагивает, как заяц.
