Она пожала плечами и слегка отстранилась.
– Устала жить в тюрьме собственных страхов и воспоминаний.
– Веская причина, – признал он, сделал паузу и продолжал: – Что же ты все-таки помнишь?
Брайанна осторожно уточнила:
– О шторме, который принес меня в Акору? Почти ничего. Одни обрывки, а они никак не складываются в единое целое.
Атрей с трудом сдержал облегчение.
– Может, лучше и не пытаться собрать их?
– Я слишком многого лишилась, чтобы терять что-нибудь еще.
– Это понятно, но прошлое уже не изменить. Даже настоящее порой пролетает так быстро, что мы едва успеваем его заметить. Нам остается одно – строить свое будущее.
– Для меня будущее переплетено с прошлым. Пока я не узнаю, что со мной было, будущее мне не построить.
Такой реакции Атрей не ожидал, но смирился с ней. Ее будущее уже предопределено, только она об этом не знает. Но скоро узнает и поймет, что так будет лучше. В последнем Атрей не сомневался.
А пока следовало помочь ей избавиться от страха. Указывая на воду, Атрей спросил:
– Сколько оттенков ты различаешь?
– Оттенков? Вода серая.
– Только серая? А пена вон там, впереди? Она слегка вытянула шею, вглядываясь в даль.
– Пена белая... только местами бледно-зеленая... а вода кое-где темно-синяя, почти черная, но с зеленоватым отливом.
– Там, где на нее падают солнечные блики, она просвечивает золотом.
– Хочешь показать мне, как это красиво?
– Хочу, чтобы ты увидела море, а не напоминание о былом ужасе.
Она смотрела на него так долго, что Атрей уже думал, что ответа ему не дождаться. Наконец она спросила:
– А ты еще и рисуешь?
– Пробовал в юности.
– В юности? – Ее улыбка стала насмешливой. – Значит, ты уже старик?
Атрей был шестью с лишним, почти семью годами старше Брайанны. Разница не так уж велика – особенно с ее умом и отвагой. Помня, кто она такая и кем будет, Атрей ответил более искренно, чем любому другому собеседнику:
– С тех пор как я стал ванаксом, прежняя жизнь кажется мне далекой, как будто и не моей. Многое навсегда осталось для меня позади, зато я сохранил самое дорогое.
– И что же это? – тихо спросила она.
– Мои родные и любовь к ним, ценности, которые я оберегаю, и... – Он протянул руку, поймал развевающуюся на ветру прядь огненных волос, выбившуюся из-под капюшона, и обвил ее вокруг пальца, на котором остались отметины от бура и зубила, инструментов каменотеса. И конечно, от оружия – прежде всего он оставался воином. – И камень, – заключил он. – Отказаться от него я не смог.
