* * *
ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ: Ты дважды упомянул Пасху. Ты специально подгадал убийство к празднику?
ПАТРОН: Да. На фотографии этого не видно, но на плите кипит кастрюлька с молочным шоколадом. Запах – это такой важный компонент воспоминаний! Я хотел, чтобы ощущение пасхального утра навсегда поселилось в сознании Сальваторе. Он никогда больше не взглянет на распятие, не увидев трупа своей матери, никогда не съест и кусочка шоколада. Я крепко спаял два события в самых глубинных уголках его существа...
* * *
Джек пребывал в состоянии шока. Он не мог понять, не мог осмыслить того мира, который вдруг распахнулся перед ним.
Спешить вроде бы было некуда – он двигался, подчиняясь какой-то бессвязной инерции.
Джанин была в гостиной. Ею украсили елку.
Джек начал воспринимать все вокруг ясно сфокусированными кадрами, отдельными деталями в застывших осколках времени. Отрезанный палец, балансирующий на нимбе одного из его ангелочков, смастеренных из вилок-ложек. Босая ступня, ногти которой он сам недавно покрыл алым лаком, висящая у самого ствола Сердце, завернутое в окровавленную фольгу, аккуратно выложенное на ветку.
Голова, насаженная на верхушку вместо звезды.
Все это вдруг показалось Джеку очень далеким, хотя находилось совсем рядом. Вот что самое странное.
* * *
ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ: Как, обошлось без пасхального зайца?
ПАТРОН: У всякой метафоры есть свои пределы.
ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ: Ты назвал Ториньо своим успехом. Почему?
ПАТРОН: Потому что он выжил. Я провел двадцать одну операцию, всякий раз выбирая кого-то, в ком чувствовал потенциал, и уничтожая самого дорогого ему человека или людей. Из двадцати одного кандидата, намеченных мною для трансформации, пятеро покончили с собой, трое стали алкоголиками, один подсел на героин, четверо попали в психиатрические больницы и двое мотают срок. Пятеро излили боль в искусстве, более или менее успешно. Один из них получил премию Тернера два года тому назад.
Многие члены Стаи утверждают, что их занятие – своего рода искусство. В отличие от них, я не создаю шедевры.
Я творю художников.
* * *
Джек приходил в себя медленно, этап за этапом. Он сидел там, где сполз по стене, – в коридоре. Руки обхватывали колени. Невидящий взор был уставлен в стену напротив. Он не мог вспомнить, как оказался здесь. Слушал, как Мел Торм распевает о каштанах в пламени очага.
Оставалось еще что-то, что он должен был сделать, что не давало ему покоя. Что-то, чего он очень боялся.
Нужно было подняться наверх.
