Мы бросились вперед вместе, Акан и я, и освободили ее.
Все произошло на одном дыхании. Я подтолкнул Нефар в безопасное место, а Акан пытался удержать Дария. Припоминаю изумление в глазах наставника, а также то, как другие Мастера испуганно подались в нашу сторону. Они такого не ожидали. Я подумал, что мы выиграли. Подумал, что сможем освободиться. Одно биение сердца – нет, половина, – и молниеносным движением Дарий повернулся, вырвался из рук Акана и швырнул его к яме. Я закричал, потянулся к своему товарищу, схватил его за запястье, но… слишком поздно. Он потерял равновесие, и мы оба, пронзительно закричав, кувырком полетели в яму.
Как говорится, адские муки испытываешь, когда горишь, а не когда истреблен огнем. Именно поначалу тебя подхватывают потоки опаляющего воздуха, ты видишь, как занимается огнем одежда от одного только страшного жара вокруг, ты втягиваешь в легкие пылающий пепел. Я молил о смерти, когда плоть моя начала растрескиваться и отслаиваться, а потом отскакивать от костей обуглившимися лентами. Почему я не умер? Мои внутренности закипели, перегретая кровь выплескивалась из ушей и рта. Глаза плавились в глазницах, плоть гноилась и лопалась, мышцы растрескивались среди слоев жира. Я ощущал каждое острое мгновение муки, каждую деталь агонии легкими, чересчур обожженными, чтобы ими можно было дышать, и обожженной гортанью, не способной издать ни звука. «О, дайте мне умереть. Почему я не могу умереть?»
А потом случилось невероятное. Я почувствовал, как чьи-то пальцы, да, пальцы хватаются за скользкую кровоточащую плоть моей руки и тянут меня вверх. Медленно мои ослепшие глаза вновь прозрели, и я увидел, что это Акан пробирается сквозь пламя. Его обугленная плоть свисала клочьями, волосы и губы полностью сгорели, виднелись кости полу сгоревших рук. Невероятно, но он нащупал на стене ямы уступ и стал подниматься шаг за шагом, таща меня за собой.
В моих конечностях не осталось нервов, и я карабкался вверх, к краю ямы, не чувствуя боли ни в руках, которыми хватался за камни, оставляя скользкие следы истаявшей плоти, ни в ногах, которые пядь за пядью подтягивал к краю площадки. Мой язык, сморщенный кусочек обугленной плоти, прирос к нёбу и не давал мне дышать; я давился и кашлял, пытаясь его отлепить.
Я ощутил рядом с собой присутствие Акана, который рухнул неподалеку на пол. Я взглянул на него – да, взглянул, глазами, лишь недавно спекшимися в глазницах. Он оказался живым, хотя кашлял и давился, как я. И не просто живым, а возрожденным. Щеки, из которых недавно выступали кости, покрылись сверкающей алой плотью. На месте пустой впадины, перекрещенной съежившимися хрящами, вновь появился нос. Истаявшие губы снова стали гладкими, пухлыми и красными, как гранат. Я только что видел почерневшие кости его пальцев, вцепившихся в мою руку. Теперь моим глазам предстали кожа и ногти.