Алябьев, пользуясь наступившим затишьем, важно выступил из окружающей его кучки представителей властей и пронзительным, высоким тенорком заговорил:
– Мир вам, честной народ, нижегородцы и всякие иные прочие! Свершили мы моленье усердное перед Господом, послал бы он удачу начинанию нашему великому. Отседа по всей Земле прокатиться клич должен: «Земля и Бог!..» И с этим кличем ударим дружно на врага!..
Голос у воеводы сорвался и от напряжения, и от волнения. Он приостановился, глотая торопливо воздух.
– «Земля и Бог!» Вот любо! Ладно сказано! – послышались возгласы. – Воевода, а славно говорит, ровно бы и путный!..
– Понаучился от нашего Кузёмки! – пророкотал чей-то необъятный бас.
Но Минин снова замахал руками, требуя молчания, и голоса смолкли.
– Для ратных ополчений немалая казна нужна теперь! – овладев голосом, снова повел речь Алябьев. – Так всем советом воинским, святительским и земским мы приговорили: несите каждый третью деньгу ото всех своих пожитков, от казны от всякой, какая только есть у кого на дому, у служилых, у тяглых, у торговых и посадских людей… И у священного чину, все едино, без выбору! А кабальный, черный да тяглый люд – тот што может, пусть дает!.. А кто укроет скарб свой али казну свою какую-либонь аль утаит именье и добро, – и сведает про то другой и объявку подаст, – силой отнимается третья часть у таковых утайщиков, да сверх того – от гривны деньга возьмется на пеню в пользу доказчика! Буде по сему!
– Да разве кто утаит хоть грошик для родины, для рати! Вы бы, воеводы, их не растащили!.. А мы последнее дадим! – поднялись обиженные, раздраженные голоса.
– Куда нести?.. Кому давать?.. Кто собирает-то? – спрашивали другие.
И у всех уже руки потянулись к карманам, где лежит киса с деньгами, или за пазуху. Другие – поспешно кинулись к своим жилищам, особенно кто жил ближе от площади.
В то же время из боковой улицы, от приказа прошли служители с такими же столами и всякими принадлежностями для записи, как и у дьяка Сменова на паперти. Они устроились на ровных местах в разных концах площади, у заборов и домов. За каждым столом сидел дьяк и двое подьячих, да стояло несколько стражников для охранения порядка.
– Вот, родимые! – отозвался Минин на общие запросы, указывая на столы с дьяками. – Недалече идти!.. Кто волит, в сей час записать свое может и внести, што причитается с его. Не пропадет ни гроша мирского, я тому порукой!.. А от себя я не треть записал. Вот, – указал он на трех своих подручных, которые пробрались сюда через толпу, катя ручную повозку с мешками и коробами. – Все отдаю, што в дому нашлося получше да подороже… И казну всю почитай!.. Маленько на развод оставил, детям на прокорм… А то – Господь подаст им, так мыслю!.. Кладите, пареньки! Сдавайте здеся, куму, он запишет! – приказал Минин своим подручным.
