Сына старшего, женатого царевича Ивана, – совсем недавно убил он своею рукой в припадке безумного гнева, какие еще находят порой на больного царя.
Дома – тоже непокойно, внутри царства башкиры, черемисы бунтуют, ближние бояре не оставляют «крамолы», куют заговоры… Турки грозят, татары напасть готовятся… Царевич Федор наследник такой неудачный, что Иван даже переговоры завел, нельзя ли принца Эрнста Габсбурга посадить на трон московский.
Телом ослабел Иван… Болезнь, давно пожирающая его внутри, теперь готова наружу прорваться.
Духом совсем упал он, утомился. Руки опустились.
А тут сына судьба послала царю, как бы в утешение, – крепкого, здорового!
Правда, не на него, больше на мать похож малютка. Но такой плотный, крупный. Крикун неугомонный. И звонкий голос ребенка готов, кажется, вспугнуть черную, огромную птицу тоски и заботы, отчаянья и страха, которая опустилась на кровлю царского дворца, осенила свинцовыми крыльями сады и дворы кремлевские… всю землю Русскую, от края до края…
Почти разучился смеяться царь Иван за последние годы. Даже любимые шуты, уродцы и карлики не тешат его.
Только детский лепет и смех быстро растущего крепыша-царевича, его ясная улыбка, от которой двумя огоньками загораются темные, бойкие глазки, – только они и могут еще порою вызвать улыбку на хмуром лице царя.
Берет он мальчика, пытливо вглядывается в смуглое личико, словно хочет что-то прочесть там, узнать о чем-то затаенном.
О чем? Кто знает!..
Роберт Якоби, доктор, присланный царю Ивану королевой Елизаветой, оказался не только врачом, но и астрологом. В самую ночь перед появлением на свет Димитрия он улучил час, когда порывы ветра очистили немного небо, записал положение звезд и планет и на основании этих наблюдений составил гороскоп новорожденного царевича.
Когда Якоби явился для обычного утреннего осмотра к царю, первым вопросом Ивана было:
– А что, звездочет, готово ли твое начертание звездное для царевича моего?
– Царевича?.. – смущенный, даже как будто опечаленный, ответил доктор. – Неудача, как назло, приключилась, государь. Сам знаешь, какая непогода и сейчас бушует. А ночью – руки своей не увидел бы никто в темноте, не то что светил небесных. Не вышло ничего, государь.
Слушает нахмурясь Иван.
За сорок лет своего правления, принимая всяких послов иноземных, а больше всего – немецких и английских, подучился он чужой речи, почти все понимает, только сам не умеет говорить.
Не успел Богдан Бельский, служащий переводчиком, заговорить, как Иван, хмурясь, возразил:
