– В Праге пятнадцать больниц, – радовался Любош, – а Вашек сразу отыскал нужную. У нас сообразительный ребенок, а? – Он склонился, чтобы поцеловать Анну, но та отстранилась. Поймав ее взгляд, он обернулся.
– Почему она так смотрит на нас? – вполголоса непонимающе спросил Любош, кивнув на хмурую сестру, застывшую за спинкой кровати.
– Это моя мать.
Любош онемел. Сунув руку в сумку, Анна протянула ему ключи.
– Иди уж! – И доверительно шепнула: – Она поклялась, что если когда-нибудь тебя встретит, то это будет последний день в твоей жизни.
Любош поднялся, хотел что-то сказать, но только нагнулся, слету поцеловал Анну и, галантно поклонившись Еве, молча вышел.
Ева была в шоке. Лишь когда за Любошем закрылась дверь, она перевела дух.
– Так это и есть тот НЕГОДЯЙ?
Анна не слушала ее, уткнувшись лицом в подушку.
– Скажи мне, что все это значит?
Анна наконец обернулась к матери.
– Если эти двое не помирятся, я не переживу.
Вся квартира была погружена в темноту, только лампочка в кухне над столом освещала этот грустный беспорядок. На стуле за столом сидел щенок и поглядывал в открытую школьную тетрадь. Вокруг были разбросаны книги, валялись линейка и красный пенал с китайской ручкой.
Вашек, свернувшись клубочком, лежал в углу дивана, чулки у него спустились, рубашка вылезла из штанов. Он глядел на освещенную шкалу приемника и слушал глубокий, проникновенный голос.
«В спокойном вечернем сумраке выстроились рядами неоглядные цепи гор, последние облака перевалили через ледовые великаны. Только десять минут позволил себе Герман Буль побыть на вершине, покорению которой было отдано полвека…»
Весь обратившийся в слух, Вашек не слышал, как открылась входная дверь. Любош, не раздеваясь, ступил на порог кухни, бросил взгляд на груду немытой посуды, а когда чтец замолк и разлился чудесный голос флейты, строго спросил Вашека:
– Почему ты не сказал мне, что в больнице работает твоя бабушка?
Вашек испуганно обернулся и замер с раскрытым ртом.
– Знаешь, что я пережил из-за тебя? – Не дожидаясь ответа, Любош вернулся в прихожую, чтобы снять пальто, свитер и горные ботинки.
На Вашека его тон произвел впечатление! Он вскочил с кушетки, снял Беника со стула и уселся за стол, к разложенным тетрадям. Открыл ручку, но не написал ни строчки. Грыз кончик ручки и слушал:
«На восьмитысячник опустилась черная-черная ночь, решающая в единоборстве с гималайскими великанами. Склон был крутой, как стена костельной башни. У одной из скал он находит подходящее местечко. Здесь, без палатки и без еды, покорителю вершины предстоит дождаться рассвета…»
