– Это ведь "вторжение в частную жизнь".
– Да, но все равно забавно, не так ли?
Нони подняла голову и вперила взгляд в Риццоли.
– Вы хотите меня обмануть.
– Я не собираюсь тебя обманывать, ясно? Мне нужно, чтобы ты мне помогла. Думаю, ты очень умная девочка. И уверена, ты видишь многое из того, чего взрослые не замечают. Что ты на это скажешь?
Нони пожала плечами.
– Может быть.
– Так расскажи мне, чем занимаются монахини.
– Какие-нибудь странности?
– Да.
Нони наклонилась к Риццоли и тихо произнесла:
– Сестра Эбигайл носит памперсы. Она писает в штаны, потому что очень старенькая.
– Сколько ей лет, как ты думаешь?
– Ну, лет пятьдесят.
– Да уж. Действительно, старая.
– Сестра Корнелия ковыряет в носу.
– Фу, какая гадость.
– И швыряет козявки на пол, когда думает, что этого никто не видит.
– Еще хуже.
– А сама требует, чтобы я мыла руки, говорит, что я маленькая грязнуля. Но она руки не моет, а ведь они у нее в козявках.
– Ты мне так аппетит испортишь, ребенок.
– Я ее как-то спросила, что же она сама козявки не смывает, а она взбесилась. Сказала, что я слишком много болтаю. Сестра Урсула тоже так сказала, когда я спросила ее, почему у той тети нет пальцев, и шикнула на меня, чтобы я замолчала. Мама все время заставляет меня извиняться. Она говорит, что ей за меня стыдно. Что я вечно лазаю там, где мне не место.
– Ну, ладно, ладно, – сказала Риццоли, делая вид, будто у нее разболелась голова. – Это и в самом деле любопытные вещи. Но ты ведь знаешь, что меня интересует?
– Что?
– Что ты видела в комнате Камиллы, когда подглядывала в дырку? Ты ведь подглядывала, правда?
Нони опять уставилась на коленки.
– Может быть.
– Так да или нет?
На этот раз Нони смиренно кивнула головой.
– Я хотела посмотреть...
– Что?
– Что они носят под платьем.
Маура с трудом сдержалась, чтобы не расхохотаться. Она вспомнила годы учебы в католической школе, когда она задавалась тем же вопросом. Монахини казались ей самыми загадочными существами – в бесформенных черных одеждах, которые скрывали их от любопытных глаз. Что носила Христова невеста на своем обнаженном теле? Ее воображение рисовало уродливые белые панталоны, обтягивающие живот, хлопчатобумажный лифчик, призванный сделать грудь бесформенной, толстые чулки на ногах со вздутыми голубыми венами. Она представляла себе тела, укутанные в многочисленные слои грубого хлопка. И вот однажды она увидела, как сестра Лоуренсия с вечно поджатыми губами приподняла юбку, поднимаясь по лестнице, и из-под полы выплеснулось что-то алое. Это была не простая красная ткань, а атлас. С тех пор она уже другими глазами смотрела и на сестру Лоуренсию, и на всех монахинь вообще.
